Кто услышит коноплянку

- будто не услышав реплики Киреева, продолжал иеромонах. - Что придет время, и он будет нашим настоятелем... Прозорлив батюшка. Так что обязательно поговорите с ним. Да хранит вас Господь!

- Постойте, отец Варлаам. Еще один вопрос. Самый последний. Скажите... вам не скучно? Вот вы придете сейчас в свою келью... - Киреев, как недавно его собеседник, не мог сформулировать свою мысль.

Отец Варлаам улыбнулся:

- Скучно? Что вы, Господь с вами! Я же молюсь, когда мне скучать?

- А молиться... это трудно?

- Это такая сладость. Бывает, что к молитве с нуждением приступаешь, бывает, что леность вдруг нападет. Лукавый ведь не дремлет и не спит никогда. В отличие от нас. Но Господь помогает. А сладость от молитвы остается. Вы можете не поверить мне, Михаил, и, не дай Бог, подумаете, что я хвастаюсь, но вижу, что вы - из новоначальных, а потому скажу: я всегда жду, когда останусь один и смогу молиться...

- А сколько нужно молиться?

- Спросите у старца. По мне, так весь день, все двадцать четыре часа.

- А как же спать? - наивно спросил Киреев.

- Извините, но вы говорили о последнем вопросе, - мягко произнес отец Варлаам. Поклонившись Кирееву и вновь повторив: "Да хранит вас Господь", он распрощался с гостем. Оставшись один, Михаил вдруг почувствовал острую боль в желудке - видимо, сказывался тяжелый день. Ложиться уже не хотелось, и Киреев вышел на улицу. Вечер принес долгожданную прохладу. Возвращались с поля и фермы монахи, имевшие хозяйственные послушания. Молодая женщина мыла посуду, оставшуюся от ужина. Приветливо поздоровалась с Михаилом и предложила ему потрапезничать. Он отказался, но разговор с женщиной завязался. Ее звали Надеждой. Она оказалась москвичкой, работала программистом в одном из научных институтов. В монастырь приехала на время отпуска, уже третий год подряд. Ее послушание - помогать братии на кухне.

- Работы здесь для монахов много. И монастырь восстанавливать надо, и хозяйство монастырское поднимать. А мы, несколько женщин, которые к старцу приезжают, стараемся на кухне им помогать. Местные тоже помогают, но все-таки здесь к монастырю пока еще настороженно относятся. Вот мы и стараемся так время рассчитать, чтобы все время кто-то здесь был. Через неделю я уеду, меня Елена Петровна сменит. Жаль, мало времени могу в монастыре находиться. Работа, сами понимаете, семья. А вы кваску холодного не выпьете? - Все это Надежда проговорила на одном дыхании, продолжая мыть миски и тарелки.

- С удовольствием. Скажите, Надежда, а вам не жаль весь отпуск проводить вот так? - И Киреев показал глазами на гору посуды.

- Вовсе нет. У каждого свое послушание. А для молитвы время всегда остается, да и службы здесь каждый день. А самое главное, к старцу близко. Он окормляет нас. - И, взяв кружку, женщина направилась в столовую, но вернулась оттуда явно огорченной.

- Надо же, выпили все. Да и понятно: жара-то какая!

- Ничего страшного. Я в святом источнике водицы набрал.

- Ее для обратной дороги, для дома поберегите. Постойте, - вдруг вспомнила она, - у меня в погребе должен еще квас оставаться.

И, не слушая возражений Киреева, взяв ключ, Надежда направилась к погребу, который был неподалеку. Но если не везет, то не везет во всем. Замок не хотел открываться.

- Катерина! - громко позвала Надежда. - Катерина, где тебя носит? На ее зов прибежала белобрысая загорелая девчушка лет девяти. Судя по всему, дочка Надежды.

- Молись, - приказала ей мать. Приказала вроде бы строго, но было видно, что этот тон идет скорее от желания как-то приструнить Катерину, вертевшуюся как волчок. Да и любви в этих словах было больше, чем строгости.

- Мам, я с дядей Иовом к коровам пойду? Лады?

- Пойдешь, - сдерживая улыбку, сказала мать. - А сейчас помолись. Девочка замерла у дверей погребка, закрыв глаза и что-то шепча губами. Надежда еще раз вставила ключ в замок - он открылся. Заметив нескрываемое удивление Киреева, женщина, дождавшись, когда Катерина умчалась, пояснила:

- Отец Илларион говорит, что детская молитва - самая чистая и не зря ведь Господь сказал: "Будьте, как дети". Когда у кого-то что-то не ладится, все зовут мою дочь. Она, конечно, шалунья порядочная, но свято верит, что Господь любую молитву исполнит.

- Любую?

- Конечно. Надо только веру иметь, хотя бы с горчичное зерно. Вот у Катерины моей такая вера есть

- это не я, как отец Илларион сказал.

Квас оказался холодным и очень вкусным. Киреев сделал глоток, второй... От страшной боли его буквально скрючило.

- Вам плохо? - испугалась Надежда.

- Не беспо... не беспо... койтесь, - с трудом выдохнул Михаил. - Хронический гастрит... не ел весь день... бывает. - Он постарался выпрямиться. Боль стала чуть тише.

- Я же не знала... Квас-то на хрене, по старинному монастырскому рецепту.

- Ядреный квасок, однако.

- Еще бы! Жаль, нет Елены Петровны. Она врачом работает. Да здесь и без врача ясно: с гастритом разве можно весь день ничего не есть?

- Ничего, ничего. Пойду прилягу.