Кто услышит коноплянку

А вот для той же Аллы наступили черные дни. Этим летом она расширяла свой бизнес и взяла приличную сумму в кредит. Разумеется, в долларах. Теперь Петрова ежедневно звонила и плакалась Софье, сетуя на несправедливость судьбы. Воронова сочувствовала подруге, но, если честно, ее гораздо больше занимала выставка работ Лизы, открывшаяся в "Белой розе" двадцать девятого августа. Когда-то один старый художник рассказывал ей о своем несчастье: его единственная выставка в Москве совпала с проведением в городе Олимпийских игр, а потому осталась незамеченной. Осталась незамеченной и выставка Лизы Бобровой. Так вначале думала Софья. Сославшись на непредвиденные обстоятельства, не пришли знакомые журналисты. Плакаты, с которых на людей смотрела красивая маленькая девочка, не привлекли внимание москвичей: их в эти дни занимали совсем другие проблемы. "Кто услышит коноплянку?" - так решила назвать Софья выставку. "Никто не услышит", - переживала она, видя, как за несколько минут до открытия выставки оставался пустым зал, где висели работы Лизоньки. Но и впрямь, что Бог ни делает- все к лучшему. Собрались те, кто знал и любил девочку. Пришли несколько робеющие Ира и Виктор, Софья Мещерская привела всю свою семью. Разумеется, первой помощницей Вороновой была Наталья Михайловна. С ней пришли сотрудники хосписа, в котором Котеночкина работала. К радости Иры, подошли и несколько девочек, подружек Лизы. Странное дело, будто не сговариваясь, все - от старика Мещерского до семилетней девочки Вероники - принесли с собой по две белых розы. Они клали их к большому портрету Лизы. Речей, разрезания ленточек не было. Забежавшая было на "огонек" юная журналистка, узнав, что фуршета не будет, быстренько удалилась. Из магнитофона звучали трели птиц, записанные на пленку. А в кабинете Софьи стояли стаканы с ананасовым соком любимым соком Бобренка. А потом вдруг стали приходить посетители. Входили тихо, читали написанную Вороновой аннотацию к выставке, смотрели на картины. Софья заметила, что, обойдя выставку, они опять подходили к портрету Лизы и долго всматривались в ее лицо... А на следующий день ко входу в галерею подъехал автобус. Привезли детей из какого-то подмосковного санатория. Видимо, элитного. Дети были нарядные, шумные, веселые. Но потом и они стали вести так же, как вчера вели себя взрослые. Стихал смех, дети вполголоса спрашивали друг друга, какая "птица" им понравилась больше, а потом подходили к портрету девочки, которая была их ровесницей. И долго смотрели в ее лицо. Молодцом оказалась Женя, секретарь Софьи. Она обо всем позаботилась заранее и вынесла детям стаканы с ананасовым соком, когда те собирались уже уезжать.

Минуло еще несколько дней. В огромной вазе, стоявшей на полу, все больше появлялось белых роз. Кто-то принес свечи и несколько иконок. Женя предположила, что это дети из воскресной церковной школы, приходившие вместе со своими учителями. А в книге отзывов появлялось все больше и больше записей. В конце каждого дня Софья прочитывала их. Иногда одна, иногда вместе с Ирой и Натальей, которые почти целыми днями находились в галерее. Читала и поражалась, какие теплые и задушевные слова находили люди... Некоторые даже писали стихи. Одна девочка, подписавшаяся "Маша из Химок", написала:

Коноплянку тот услышит, К людям кто любовью дышит.

Она петь для тех согласна, Кто живет легко и ясно.

Единственное, что огорчало Софью, - так это отсутствие Киреева. Она даже почувствовала что-то вроде легкой обиды на него. Ей казалось, уж Михаилу никак нельзя было не прийти в этот зал, где на самом видном месте висел киреевский двойник - коростель. И в то же время Софья очень хотела, чтобы Киреев оценил и ее работу - саму выставку. Вороновой было важно доказать Кире, что она не праздная богатая и легкомысленная дамочка, не скучающая филантропка, а...

- Задонск на линии, - услышала Софья вместо ожидаемого ею всхлипа Аллы. - Говорите.

- Какой Задонск? - удивилась Воронова.

Но на том конце провода уже молчали. Затем - щелчок, и откуда-то издалека, словно из-под земли, раздался голос:

- Здравствуйте, Софья Николаевна.

- Здравствуйте.

- Вы не узнали меня?

- Извините, не узна... Юля? - От неожиданности Воронова растерялась, что с ней происходило крайне редко. По определению, как выражалась Мещерская.

- Ты где? - только и могла спросить Софья.

- В монастыре, - не менее глубокомысленно изрекла Юля. Будучи более готовой к разговору, она решила взять инициативу в свои руки: - Плохо слышно. Вы удивлены, я понимаю... Мне хочется у вас попросить прощения... за все...

- Что с Киреевым? - перебила ее Воронова, понявшая слова Юли по-своему.

- Он привет вам передает. Жив он, жив. И даже успел меня спасти. Он сейчас... Голос Селивановой пропал совсем. Но то, что Киреев жив, это Софья расслышала.

- Говори громче!

- Не могу, я и так на весь телеграф ору. Софья Николаевна, у меня к вам есть предложение. До Задонска пять часов езды. Приезжайте!

- Когда?

- Если сейчас выедете, будете у нас к вечерней трапезе. Матушка Валентина благословила, чтобы вы приехали.