Кто вы, профессор Амбридж? (СИ)

— А если вдвоем? И опоить чем-нибудь? Скажем, маггловским транквилизатором, чтобы не дергалась… А то, сдается мне, если я прикинусь ею, то гоблинов, возможно, и проведу, особенно, если вы пойдете со мной. Но если в хранилище какие-то чары настроены именно на нее… может случиться конфуз.

— Амбридж, вы что, всерьез собрались искать крестражи? — с недоумением спросил он.

— Ну не подростку же это поручать! — сердито ответила она. — Сами представьте, чего он может наворотить!

— Это уж точно, разрушительная сила Поттера даже выше, чем у Лонгботтома…

— Вот не надо, Лонгботтом в последнее время очень сильно подтянулся.

— Да, потому, что у него есть мотивация. А Поттер тыкается в углы, как слепой щенок, и не понимает, чего от него хотят, — мрачно сказал Снейп. — А объяснить я не могу. Даже если бы захотел — не могу.

— Директор запретил?

— Именно. Поттер должен дойти до всего своим умом. Это важно.

— Это глупо! — твердо сказала Марина Николаевна. — Но да, кто мы такие, чтобы вмешиваться в планы директора…

— Вы — Генеральный инспектор с неограниченными полномочиями, насколько я понимаю, — напомнил Снейп.

— Да. И я тоже вам напомню — отныне Генеральному инспектору принадлежит решающее слово в определении наказаний, санкций, а также лишении привилегий, данных ученикам Хогвартса, и право изменять таковые наказания, санкции и ограничения привилегий, определённые преподавателями, — процитировала она. — Так чем будем считать уроки окклюменции? Привилегией или наказанием? Должно быть, привилегией: почему их получает один лишь Поттер, а не весь пятый курс?

Снейп посмотрел на нее в упор, проморгался, посмотрел пристальнее, потом сел напротив и спросил:

— Вы к чему клоните, Амбридж?

— К тому, что я могу своей властью запретить эти ваши занятия, — ответила Марина Николаевна. — Бюрократия — страшное оружие, Снейп, если знаешь, как им пользоваться. Директор возразит, конечно, а может, заставит заниматься тайно, но я буду бдить!

— Амбридж, не нужно! — поднял руки Снейп. — Это неприятно, но в самом деле необходимо.

— Хорошо, а почему тогда видения у Поттера с каждым днем становятся все ярче? Грейнджер сказала, он разговаривает во сне, видит себя в Отделе тайн, ищет какую-то дверь… Разве ваши занятия не должны способствовать защите его разума от контакта с сами-знаете-кем?

— Должны, но эффект выходит обратный. И не говорите, что я скверный преподаватель, сам знаю.

— Снейп… — подумав, произнесла она, — но раз так, почему бы не обернуть эту ситуацию себе на пользу?

— В смысле?

— Если Поттер проникает в мысли сами-знаете-кого, так пускай подсмотрит, где крестражи спрятаны!

Воцарилось молчание.

— Нет, я точно сопьюсь, — сказал наконец Снейп, встал и зазвенел стаканами.

— А вам это в голову не приходило? Я имею в виду, не спиться, а пошуровать в сознании сами-знаете-кого?

— Было, знаете ли, немного не до того, — буркнул он. — Но мысль богатая. Я попробую. Правда, не знаю, во что это может вылиться…

— Ну, хуже точно не будет, — с оптимизмом сказала Марина Николаевна и взяла протянутый стакан. — Слушайте, Снейп, почему вы пьете эту гадость?

— Есть еще коньяк, — правильно понял он намек. — Но маггловский. Люциус ценитель, знаете ли. Как раз вот на Рождество мне прислал…

— О! — с чувством произнесла она, очистив стакан.

— «Х.О.», — поправил Снейп, вынимая из шкафа бутылку.

Часть 26

Утро выдалось холодным и морозным, и с зачарованного потолка в Большом зале падали редкие искрящиеся снежинки — небо было затянуто легкими облаками, но к обеду должно было распогодиться.

Уже приученные к дисциплине младшекурсники расселись по своим местам, старосты-пятикурсники привычно пересчитали личный состав и тоже сели за стол. Старосты шестых и седьмых курсов тоже проверили, кого из подопечных нет в наличии и почему, и только тогда приступили к трапезе.

— Прямо душа радуется, — высказалась Граббли-Дёрг, подливая себе кофе. Все знали, что она большая приверженица порядка. — И еще…

Договорить она не успела: как раз в этот момент тучи разошлись, яркий солнечный свет залил Большой зал, а двери его с грохотом распахнулись.

На пороге стоял человек, опирающийся на длинный посох и закутанный в длинный дорожный плащ. Все головы в зале повернулись к незнакомцу… вернее, незнакомке — стоя в солнечном луче, она откинула капюшон и огляделась.

Это была рослая, мощного сложения статная старуха, одетая в длинное расшитое платье. На монументальную грудь ниспадали белые, как снег, косы толщиной в мужскую руку, смуглое от загара лицо с высокими скулами и тяжелой нижней челюстью избороздили морщины, но светло-синие глаза под густыми бровями смотрели ясно и зорко по-молодому.

За нею шел карлик — не домовик, не гоблин, именно карлик, горбатый, лохматый, длинноносый и лопоухий, но тоже исполненный странного достоинства.

— Я вовремя, — констатировала гостья и, сбросив на руки карлику плащ, подбитый мехом полярного волка, двинулась к преподавательскому столу.

При каждом ее шаге металлический наконечник посоха громко клацал по каменному полу.