Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии

Исследования, проведенные группой Дамасио, подтвердили, что правая дорсолатеральная часть префронтальной коры подавляет эгоистические реакции. Ученые предлагали пройти тест на моральные принципы взрослым, у которых с детства была повреждена эта зона. Их ответы, как и поведение, носили безмерно эгоцентрический характер. Они плохо сдерживали проявления эгоизма и не могли принять чужую точку зрения. Люди же с подобными поражениями мозга, произошедшими во взрослом возрасте (другая группа пациентов Дамасио), адаптированы лучше. По-видимому, нейронные системы, поврежденные в раннем возрасте, были критически важны для приобретения социального знания⁷³.

Обнаружилось немало моральных схем, которые, похоже, распределены по всему головному мозгу. Нам свойственно множество врожденных реакций на социальный мир (включая автоматическое сопереживание, безотчетную оценку других людей и эмоциональные реакции), которые влияют на наши моральные суждения. Впрочем, обычно мы не думаем об этих автоматических реакциях и не опираемся на них, когда объясняем свои решения. В большинстве случаев люди в своих действиях руководствуются моральными принципами, но настаивают на иных причинах собственных поступков. Все дело в какофонии факторов, управляющих нашим поведением и суждениями. В их числе — эмоциональные системы и особые системы нравственных суждений. Сначала проявляется наше врожденное моральное поведение, а затем мы его интерпретируем. Мы сами верим в эту интерпретацию, так что она становится значимой частью нашей жизни. Однако инициируются наши реакции теми универсальными свойствами, которыми мы все наделены.

Похоже, все мы имеем общие нравственные сети и системы и склонны одинаково реагировать на сходные задачи. Мы отличаемся друг от друга не поведением, а своими теориями, которыми объясняем собственные реакции, и весом, который придаем разным системам морали. Я думаю, людям с разными системами взглядов стало бы гораздо проще ладить друг с другом, если бы они поняли, что источники всех конфликтов — наши теории и ценность, которую мы им приписываем.

Наш мозг создал нейронные сети, которые позволяют нам благополучно развиваться в социальном контексте. Даже младенцами мы выносим суждения, делаем выбор и основываем свое поведение на действиях других. Людям, которые нам мешают, мы предпочитаем тех, кто готов нам помогать или хотя бы не вредит. Мы понимаем, когда другому нужна помощь, и охотно помогаем из альтруистических побуждений. Наша обширная система зеркальных нейронов дает нам возможность понимать намерения и эмоции других людей, а модуль интерпретации на основании этой информации создает о них теории. Тот же модуль мы используем, чтобы сочинять историю о самих себе.

Поскольку социальный контекст меняется по мере накопления знаний об истинной природе человека, возможно, мы захотим перемен в том, как проживаем и понимаем нашу социальную жизнь — особенно в отношении правосудия и наказания.

Глава 6. Мы есть закон

Один маляр 19 февраля 1997 года позвонил по телефону 911 в Тампе, штат Флорида. Он без предупреждения вернулся в дом клиента и увидел через окно, как ему показалось, обнаженного мужчину, который душил нагую женщину. Когда прибыла полиция, сосед сказал, что мужчина “вышел из дома шатаясь, его рубашка была расстегнута, а вся грудь в крови”¹. Тот мужчина не просто задушил женщину, он нанес ей множество ударов ножом. Убитую звали Роксанна Хейз, у нее осталось трое детей — от трех до одиннадцати лет. Его звали Лоуренс Синглтон, семидесяти лет. Он был печально известен в Калифорнии, где за девятнадцать лет до этого изнасиловал пятнадцатилетнюю автостопщицу Мэри Винсент, отрубил ей топором руки и оставил умирать вдалеке от дороги в каньоне Дель Пуэрто. На следующее утро на нее наткнулись двое туристов: она шла обнаженная к автостраде, подняв культи отрубленных рук, чтобы предотвратить дальнейшую потерю крови. Она настолько четко описала преступника, что сосед узнал его по фотороботу, составленному полицией. Синглтон предстал перед судом, был признан виновным и получил максимальную на тот момент меру наказания в Калифорнии — четырнадцать лет тюрьмы. Однако через восемь лет “хорошего поведения” его освободили условно-досрочно, хотя тюремное психиатрическое заключение, составленное незадолго до его освобождения, гласило: “Поскольку он вообще не осознает свою враждебность и злобу, то остается большой угрозой безопасности окружающих внутри тюрьмы и вне ее”². Люси Винсент, мать Мэри, сказала, что ее муж носил при себе револьвер сорок пятого калибра и много раз замышлял убить Синглтона³. Когда его освободили, Мэри до смерти перепугалась по двум причинам. Во-первых, из тюрьмы Синглтон писал письма ее адвокату с угрозами в ее адрес. А во-вторых, когда на суде она дала показания и проходила мимо него, он прошептал: “Я завершу начатое, даже если на это уйдет вся моя оставшаяся жизнь”⁴. После его выхода на свободу она боялась слишком долго оставаться на одном месте и нанимала многочисленных телохранителей.