Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828

А на убранном от сора пространстве была проложена новая Бульвардовая улица, односторонняя, поскольку располагалась она над обрывом к морю и порту. Невыговариваемое французское «д», выпирающее посреди названия улицы, в Одессе не прижилось. Ее стали называть Бульварной, а то просто Бульваром, пока — безымянным. И на северном его краю Воронцов выстроил прекрасный дворец с подсобными помещениями. Но главным бриллиантом сего ансамбля была колоннада, стоящая чуть в стороне от дворца и нависающая над самым обрывом. Она чудно рифмовались с колоннами широких портиков дворца, придавая законченность всей композиции. И прекрасно смотрелась с низовий Военной балки, влево от нее, где одесская публика, включая Горлиса, любила принимать морские ванны.

Так вот, во дворце Воронцова заканчивалась отделка. И туда уже начинали перевозить необходимые для проживания его семьи вещи. Потому последние недели пребывания в Фундуклеевском доме обретали черты отчасти ностальгические, всё же без малого пять лет тут выжито.

Глава 2

Когда было доложено о приезде Натаниэля Горли, его провели в гостиную. А через несколько минут поприветствовать его вышли хозяин и хозяйка дома. Что делало честь не только гостю, но и им. Не все, имея титулы и богатства, так запросто снисходят до людей более низкого происхождения. Натан, чувствуя важность сего момента, как-то особенно внимательно, будто впервые, посмотрел на чету Воронцовых.

Подумалось, что лицо графа в сущности типически русское. Ежели б его переодеть из привычного генеральского костюма в иную одежду — мещанскую, а то и крестьянскую, то Михал Семеныча было б не отличить от тысяч иных людей этих сословий. Хотя нет, всё же нужно добавить, что в осанке, жестах, в лице, и особенно — в выражении глаз было нечто нерусское. Этакая английская холодность или, может быть, даже игра в нее, что сильно облегчает жизнь в сложных ситуациях, вводя их в размеренные нормы. Оттого за глаза (кстати, серо-голубые) русский граф получил необидное прозвище Милорд. А как его еще называть, ежели детство и юность Воронцов провел в Лондоне, где отец его был послом.

Что касается Елизаветы Воронцовой, то она не была красивой, но казалась при этом неотразимой. В чертах лицах графиня взяла больше, чем следовало бы, от своего отца, магната Ксаверия Браницкого, нежели от русской матери Санечки Энгельгардт. Но выразительные глаза, но загадочная улыбка, но нежная шея, переходящая в удивительной привлекательности плечи (что, как и сейчас, выгодно и смело подчеркивалось открытыми платьями с опущенными рукавами). Как успел заметить Горлис, прожив в Одессе немалое время, вот такое мягкое польское кокетство производило неизгладимое впечатление на русских мужчин. (Да и на казаков — тоже.)

Следует отметить, что Натан старался избегать сюжетов, в коих обсуждалась семейная жизнь Воронцовых, но совсем уйти от этого не удавалось. Ибо, напомним, он жил одной семьей с оперной певицей, с удовольствием участвовавшей в разных светских мероприятиях. К тому же Фина обожала примерять к жизни лекала оперных сюжетов в разных изводах: как классически-трагическом, так и комическом.

Так что основные черты амурного квадрата семьи Воронцовых, состоящего из двух любовных треугольников, Натан знал. Граф Воронцов давно и прочно питал нежные чувства к истинной красавице Ольге Потоцкой, дочери хорошо известного в Одессе семейства — магната Станислава Потоцкого и фанариотской куртизанки, ставшей аристократкою, Софии. Говорили, что основной силой, устраивающей брак Оленьки с сонливым увальнем Львом Нарышкиным, был как раз Воронцов. И поселились новобрачные именно в Одессе… Оттого и Елизавете Ксаверьевне казалось не совсем зазорным оказывать знаки внимания влюбленному в нее дальнему родственнику Александру Раевскому. Но, как нетрудно догадаться, треугольники сии равносторонними не были, ибо такова женская доля в подобных обстоятельствах. Раевский был отправлен в отставку и из Одессы удален. А Нарышкины продолжали жить в ней и благоденствовать. В случае долгих отлучек графа одесские чиновники, среди прочего, отписывали ему и о важных новостях в семействе Нарышкиных-Потоцких. Что ж тут такого, обычное беспокойство об одесситах и в особенности — о высокородных семействах города…

* * *

Милостиво и радушно поприветствовав гостя, Воронцовы отвели его к общему столу, усадили за него, подозвали слуг и служанок, коих обязали удовлетворить все гастрономические запросы гостя. Елизавета, искренне играя роль радушной хозяйки, спросила уже сидевших за столом, всё ли хорошо и вкусно. А услыхав исключительно утвердительные ответы, показала свою знаменитую неотразимую улыбку. Михал же Семенович взирал на всё это со сдержанным одобрением и, уходя, кивнул Натану особым образом, давая понять, что на аудиенцию тот будет вызван дополнительно.