Куба — любовь моя

Тут нас позвали в школу, и мы облегченно удрали. Школа была не лучше своих учеников. Нищета, теснота, убогость. После нашей новой школы в четыре этажа — ее построили недавно, пять лет назад — это низенькое и тесное помещение показалось нам курятником. В ней было всего две классные комнаты и учительская — она же кабинет директора. Ни кабинетов физики и химии, ни библиотеки, актового и спортзалов, ни мастерских — а у нас они были — слесарная и столярная, — ни стадиона… Кошмар! Столкновение с действительностью так подействовало на нас всех, что мы не сразу поняли, чего от нас хотят, когда в комнату ввели крошечную сморщенную старушонку, и учиха предложила приветствовать ее аплодисментами. Но дело кое-как наладилось, встала девочка, которая должна была попросить бабку рассказать о жизни в Ясной Поляне и ее встречах с Толстым. Когда-то бабулька, наверное, могла прочесть что-то об этом по бумажке, но теперь она была уже слишком стара и владел ею один хозяин — склероз. На вопрос о ее жизни в доме отца она стала бормотать не очень внятно, что ничего жили, хорошо жили, граф не обижал, корму давал в достатке, и мясо тоже, каждый день мясо ели, хорошо вообще ели, больше никогда так не ели, а теперь и вовсе есть нечего…Но тут учиха спохватилась, зааплодировала, на бабку налетели два пацана, повязали ей галстук, и на этом официальная часть закончилась.

У меня было задание из дома купить ведро яблок, другим, видно, родители тоже дали такое же поручение, так что на обратном пути в автобусе пахло смесью бензина и яблок.

Малявки в дороге уснули, шофер выключил свет в автобусе, но за окном стояла такая кромешная темнота, что все равно ничего не было видно. Я грызла длинненькое яблоко под названием «мордочка» ("Крымский синап "?), смотрела в темноту, вспоминала прошедший день, который весь был как одна большая загадка.

Дома, уже укладываясь спать, я рассказала бабушке о странном поведении мужиков в "Волге ".

— Радовались они, — с горечью сказала бабушка, — сволочи. Хрущика сняли — Брежнев вместо него. Спи.

Долго я не могла заснуть, как всегда со мной бывало от избытка впечатлений. Но и заснув, я видела одно и то же: несется по шоссе серая «Волга», хохочут, поют сидящие в ней люди, полощется на ветру газета с сановными портретами. Хрущика сняли. Брежнев вместо него.

Глава 2.

Летом 1963 года, кажется, 31 августа, бабушка послала меня в магазин за хлебом.

В то лето кто-то отдал мне роликовые коньки, и я их активно осваивала, только что спать в них не ложилась. Коньки были старые, потрепанные, то и дело мне приходилось их чинить, подвязывать веревочки вместо порванных ремешков, но, как ни странно, я все-таки научилась на них гонять, повергая взрослых в возмущение таким неприличным для девочки поведением, мальчишек — в зависть, смешанную с почтением (у меня, вообще, был высокий рейтинг среди пацанов — я имела ужа, которого вешала себе на шею, когда шла на море, и в воде уж неотрывно следовал за мной; читала фантастику и здорово умела ее пересказывать, при случае добавляя отсебятину, умела паять, на уроки труда ходила с мальчишками в столярку, где сама сделала табуретку, а тут еще и ролики!). Девчонки просто шипели по моему поводу — не хуже моего ужа.

Гремя копытами-роликами, я ввалилась в магазин и обнаружила, что хлеба нет, хотя, обычно, в это время бывал «привоз». Бабушке сообщение мое не понравилось, она, уже с легким раздражением, велела мне снять свои дурацкие ролики, которыми я всех скоро в могилу сведу, и сбегать на тридцатый. (В нашем городе кварталы и микрорайоны имели номера. Мы в описываемое время жили в четырнадцатом квартале.) Тридцатый квартал был по другую сторону улицы имени 26 бакинских комиссаров, а переходить улицу на роликах мне было запрещено. На тридцатом не только хлеба не было, но даже окно, из которого его продавали, было закрыто — и это в десять часов утра!

— Пойди на Нариманова, — не сдавалась бабушка.

В хлебном магазине на улице Нариманова хлеба не было.

Возвращаясь домой, я встретила ораву из нашего двора — оказалось, что все бегали в поисках хлеба. Они уже побывали в «Спутнике» и шли к родителям за получением новых указаний.

Надо сказать, что мы жили автономно от ребят-азербайджанцев. Еще с теми, кто учился в русских школах, контакт был, а ученики азербайджанских школ существовали в параллельном пространстве. Наш двор не был исключением. Но случай, видимо, был особенным: к нам подскочил мальчишка из параллельного мира и крикнул, что на базаре дают хлеб. Мы всей толпой бросились за вестником.

На базаре клубилась и кишела огромная толпа, словно весь город собрался здесь. «Давали» по килограмму черного хлеба в руки. Не помню уже, как мы пробивались к прилавку, но хлеб мы добыли.

Хлеб был ужасный. Испекли его из плохо просеянной муки, пропекся он тоже неважно — был липким и тяжелым. Но в тот день это был единственный хлеб, который удалось купить. Соседи, у кого не было детей, или дети были маленькими, и их нельзя было гонять по магазинам, в тот день остались без хлеба.

Начался учебный год, и началась новая жизнь.