Что хотел узнать, я узнал, а потому, подписав бумагу об отказе от претензий, собирался покинуть кабинет гостеприимного капитана Стахова незамедлительно.
– Разрешите идти? – обратился я к следователю.
Вместо ответа, он вновь закурил и сам задал вопрос:
– Сержант, а на нас, на госбезопасность, поработать не хочешь?
– Смотря что делать, товарищ капитан. – Мой ответ был краток.
– Не переживай, на друзей твоих и сослуживцев стучать не придётся, для этого есть совершенно другие люди. В основном, работа предстоит по твоей специальности, разведка, но не в составе группы, как у вас в батальоне, а в одиночку. Ты себя показал неплохо, в передряге выжил, в плену уцелел, к своим выбрался, а это очень немало.
– Это предложение сверху, – ткнул я указательным пальцем в потолок, – или ваша инициатива?
– Молоток, шаришь, что к чему, сержант. Инициатива моя, но думаю, что наверху её поддержат, нам, как и любой хорошей структуре, люди всегда потребны. Ты подумай пока, и если тема выгорит, то тебя найдут.
– Согласен.
– Тогда, Мечников, можешь возвращаться в свой батальон и служить дальше.
Покинув здание гарнизонной «губы», невысокое, обнесённое колючей проволокой, я пожал на прощание руку разводящему караула, вышел на территорию Керченской крепости, нашего форпоста в Крыму, и остановился возле потрёпанного, но всё ещё крепкого «уазика». Ерёменко нигде видно не было, а водитель, незнакомый мне парень, недавно прикомандированный к нашему батальону из бригады, оказался молчуном, и всё, что мне оставалось, это ждать командира, который отсутствовал целый час.
Когда он появился, то просто пожал мне руку, мы сели в машину и направились к парому, который всего три недели назад пустили от Тамани до Керчи и который делал один рейс утром – от нашего берега к крымскому и второй вечером – домой. Пока ехали к причалу и грузились на паром, разговора не было, но, когда судно отчалило, вышли из машины и, остановившись у бортовых лееров, переговорили.
– Про твой анабазис я всё знаю, Санёк, – начал комбат, – связисты морпеховские всё как есть рассказали, а подробности потом поведаешь. Лучше скажи, следак эсбэшный про клад наш, что под Ростовом нашли, не интересовался?
– Нет, командир, про это даже намёка не было. Не знают они об этом ничего. А вы поэтому так быстро примчались меня выручать, что за клад беспокоились?
– Эх, Саня, плохо ты меня знаешь. Я своих бойцов при любом раскладе не брошу. Обид на меня нет, что не выручили тебя под Инкерманом?
– Никаких обид, командир, всё и сам прекрасно понимаю.
– Добре. – Ерёменко удовлетворенно кивнул. – А следователь этот, Стахов, поработать на СБ не предлагал?
– Предлагал, – этот момент я скрывать не стал, – но заверил, что работа по специальности будет.
– И что ты ответил?
– Согласился, а что, не надо было?
– Всё путём, Саня, вопросов нет, и правильно сделал, что согласился. Нам проблемы с госбезопасностью не нужны, а даже наоборот, сблизиться с ними очень даже пользительно.
– Командир, в крайнем бою, что в «зелёнке» под Инкерманом случился, много парней потеряли?
Комбат тяжко вздохнул и ответил:
– Много, пятеро «двухсотых» и ещё семь человек тяжёлых. Правда, крымчаков наваляли с полсотни, не меньше, но всё одно – свои бойцы дороже, чем эти самые борцы за великое Крымское ханство.
– Да уж, сходили на вылазку, чебуреков по «зелёнке» погонять.
– Работа у нас такая, но тут, конечно, мы сами виноваты.
Минут пять мы простояли молча, каждый думал о своём, и, прерывая тягостное молчание, я спросил Ерёменко:
– Иваныч, раз разговор про клад зашёл, может быть, скажете, как там с долей нашей?
– С долей всё в порядке, некоторую часть золота и драгоценностей удалось через подставных людишек на «конфы» обменять, и решил я эти денежки в дело вкладывать. Ты ведь Филина, комода своего, не забыл ещё?
– Да как его забудешь, наш ведь человек!
– Правильно, именно что наш. Доктора комиссовали его вчистую, он в отставку вышел и в Гвардейский уехал. Так я в него деньгами вложиться решил, чтоб он, значит, бизнес свой начинал, а мы с этого какойто легальный доход имели.
– Сельское хозяйство? Странно это както.
– Нет, это Филин хотел фермерствовать, а я с ним переговорил, выделил ему людей сообразительных и хватких, и он сейчас заводик ставит, дабы для нужд армии мины противопехотные выпускать.
– Вот это да, вот это я понимаю, и спрос будет в любом случае.
– И я так подумал, – улыбнулся комбат. – Всё просто, и взять ту же самую МОН50, так самая обычная жестяная штамповка. Взрывчатку у нас уже производят, начинка – свинцовые шарики чуть больше картечин охотничьих, и единственная проблема – это производство детонаторов, но ведь можно и обычные УЗРГМы использовать. В общем, первая заводская линия уже готовится к запуску, а следом, к осени ближе, вторая пойдёт, для ОЗМ72. Как это наладится, так и за остальное возьмёмся, но хочется попробовать производство ПФМ1, – лицо комбата приобрело несколько мечтательное выражение, – для тех же «беспределов» и прочих дикарей, которые в лесах, как мухи, плодятся, это само то, что доктор прописал.