Кубанская конфедерация. Пенталогия (СИ)

В этот момент появился местный патруль народной стражи: Гриша, Петро и Малый, краткое досье на каждого я ещё пару дней назад прочитал, и с ними можно было не церемониться, так как за каждым из них водилось очень даже немало грешков. Патрульные оружие применить даже не попытались, хотя могли бы, и, выхватив свои штатные ПР, бросились ко мне. Первым на мой коронный удар с правой в челюсть налетел Петро, толстый, солидный, с густыми усами. Хлоп! Один удар – и один человек на полу. Второго я встретил ударом ногой в живот. Бац! Второй патрульный скрючился и лежит – кажется, это был Малый. С третьим пришлось повозиться, так как Гриша, конопатый и белобрысый мужчина, оказался совсем не дурак подраться, а этого я не знал и в его досье не читал. Однако и его свалил, для начала врезав ногой по коленной чашечке противника, а после этого уже добив в голову.

После избиения патрульных пришла пора вмешаться бойцам СБ, которые ну совершенно случайно проезжали мимо. В ресторан вломились пятеро крепких парней в бронежилетах, каскахсферах и при оружии.

– Всем лежать! – Громкий командный голос капитана Густова, который командовал бойцами, перекрывая крики женщин и официантов, разнёсся по залу. – Работает СБ.

Я бросился к ним, якобы с намерением продолжить драку, и вскоре сам оказался на спине. Били меня не сильно, но синяков понаставили целую кучу. После этого представления меня сковали наручниками и отволокли в ближайший участок народной стражи. Здесь театрализованное действо продолжилось, и дежурный офицер МВД всю ночь очень веселился над избитыми патрульными, порывавшимися вломиться в КПЗ и отомстить мне за своё унижение. Поутру я был отправлен в городскую тюрьму, надо сказать, единственную во всей Конфедерации, и оказался в переполненной людьми камере, где никто не поинтересовался, кто я такой, хотя на армейский бушлат и почти оторванную нашивку не один человек взглянул с неприязнью. Так началась моя новая жизненная эпопея.

В узкое окошко общей тюремной камеры свет проникал едваедва, и, несмотря на лёгкий морозец снаружи, внутри было жарко и душно. По всем тюремным стандартам, в камере нас должно быть десять человек, а находилось двадцать пять. Ладно, тесноту можно было перенести, неудобство, конечно, но вполне терпимое. Больше всего меня доставала местная вонь, все те сотни запахов, которые смешиваются в единое целое и пропитывают собой всё вокруг. На миг я закрыл глаза и попробовал разделить эти запахи: немытые тела, давно не стиранная одежда, пот, хлорка, параша, чутьчуть ваксы – это охрана заходила, прокисшая еда, еле заметный аромат анаши, табака, крови и заплесневевших стен. Бррр! Всё вместе – это такая мерзость, что в первые минуты моего здесь пребывания чуть не блеванул. Хорошо, что последние сутки ничего толком не ел.

Прошёл час, второй, и вот скрипнула ржавая железная дверь, и на пороге камеры появился он, тот, кого я и ожидал, Николай Буров по прозвищу Кара, исхудавший брюнет сорока пяти лет с резкими чертами лица и не единожды сломанным носом. Узнал я его не сразу, так как от своих фотографий он отличался очень сильно, но это понятно, чай не в санатории наёмник отдыхал, а в подвалах СБ.

Ни слова не говоря, Кара протолкнулся через скучившихся людей, подошёл к левой шконке возле окна, как раз где я стоял, всё так же молча схватил лежащего на ней человека, судя по наколкам на пальцах рук, воришку, и резким рывком скинул его с лежака. Толпа глухо заворчала, но не возразила наёмнику, так как авторитетных людей в ней не было, а в основном шушера всякая собралась, которая уже к вечеру рассосётся.

Минуло минут десять, и всё это время я простоял без движения лицом к окошку, ловя раскрытым ртом свежий воздух с улицы и краем глаза наблюдая за Карой, который начал осматриваться в камере, да так и застыл на мне.

– Слышь, гвардеец, – он всё же заговорил со мной, – как звать тебя?

Повернувшись боком к стене, взглянул в его глаза и сам спросил:

– А тебе зачем, дядя?

– Хм, – ухмыльнулся он, и я заметил, что половины зубов у него недостаёт, – лицо у тебя больно знакомое. Может, встречались где?

– Всё может, – пожал я плечами. – Земля круглая.

Кара кивнул на мою нашивку – на фоне заснеженного горного пика падающего в атаке орла:

– Четвёртая гвардейская?

– Она самая.

– За что здесь?

– Больно ты любопытный, дядя. Не лезь в душу, и так муторно.

Наёмник замолчал, и я, соответственно, тоже. Ближе к полудню из камеры одного за другим стали выдёргивать заключённых, кого на суд, кого в другую камеру или на работы в пределах тюрьмы. Уже к обеду, когда принесли рыбную баланду, в камере осталось девять человек, и мне нашлась свободная шконка. Пообедав, прилёг на доски, и только прикрыл глаза, как снова раздался голос Бурова:

– Гвардеец, а чего тебя не своим судом судят?

– Отреклись от меня камрады, так что теперь я гражданский.

– Было за что?