Кубанская конфедерация. Пенталогия (СИ)

– Нормально, Гера. Есть желание командира наёмников Кару на разговор вызвать. С чегото начинать надо, вот и сливаю на них всё, что на душе накипело.

– Комбата извещал, что с врагами побазарить хочешь?

– Да, он не против.

– А мне почему ничего не сказал?

– Ты в обозе был, а тут так сложилось, что наёмники напротив нас нарисовались, и что завтра с утра будет, непонятно. Вот я и проявил инициативу.

– Раз так, тогда давай.

Высунувшись в проём, я продолжил оскорблять наёмников. Те всё же не стерпели, видимо, нашлись среди них люди, русский язык понимающие, и от их позиций, развалин на улице Орджоникидзе, в нашу сторону, через проспект Головко, началась стрельба из пулемётов. Тяжёлые пули барабанили по кирпичам, а я сидел за железобетонным укрытием, стеной ещё совсем недавно жилого углового дома на улице Мечиева, и смеялся. Да, вывел я наёмников из себя и своей цели достиг, то есть привлёк внимание вражеских бойцов. Сейчас стрельба прекратится, и переговорим с ними, в первую очередь, конечно, с Карой, который находится гдето неподалеку. Не то чтобы я хотел получить от него какуюто информацию, просто настроение было такое – потребность позлить и помотать ему нервы. Вчера я потерял свою тройку, Глаза и Яка. Парней одним снарядом в блиндаже накрыло, и я остался один. Кроме того, пару дней назад наши парни повязали наёмника из приближённых к Бурову бойцов, и он рассказал коечто интересное, что касалось лично меня, и мне было очень важно проверить его слова.

Две недели уже идёт рубилово за этот по большому счёту никому на фиг не нужный заштатный городок, лишь волею судьбы ставший столицей Горского Содружества, а нас всё ещё не растоптали и не уничтожили. С каждым днём нас всё меньше. Мы выполняем приказ, цепляемся за каждый подвал, за каждую развалину и каждый переулок. Потеряно больше половины Нальчика, а из всех дорог войска нашего корпуса удерживают только ту, что идёт на Нарткалу. Ещё немного, и нас возьмут в кольцо, но ничего, одни сутки остались. Пройдут двадцать четыре часа, и нас здесь уже не будет.

Наконец, вражеские пулемёты смолкают, а я продолжаю:

– Эй, кончелыги трабзонские, дёргайте домой, пока живы и здоровы!

С той стороны проспекта откликается знакомый мне голос, как мне кажется, это Остап, главарь пиратов из Одессы, которых я у Тенгизаработорговца по поручению Кары выкупал:

– Парень, чего ты надрываешься? Ночь на дворе, дай выспаться, а завтра посмотрим, кто круче.

– Остап, ты, что ли?

С полминуты было тихо, и вновь послышался голос украинца:

– Откуда меня знаешь?

– Я Саня Мечников, помнишь меня?

– Да, помню. Чего ты хочешь?

– С Карой поговорить желание есть. Слышал, он гдето рядом, позови его, Остап. Сделаешь?

– Ладно, жди, – спустя мгновение ответил наёмник.

Всё затихло, а я, привалившись к стенке, продолжал думать о завтрашнем дне, который должен был быть очень долгим. Миномётные батареи, от которых осталась половина, и основные части нашего Кавказского корпуса уже сегодня вечером ушли на Нарткалу, и здесь остался только наш батальон, полторы сотни воинов и около четырёхсот местных горцев, которые решили держаться в родном городе до конца. Выстоим завтрашний день, значит, сможем вырваться из погибшего города, перезимовать на новых оборонительных позициях и дожить до весны, а нет, так все здесь и поляжем.

За думками я даже вздремнул немного, минут двадцать, и очнулся от крика с вражеской стороны.

– Сашка. – В темноте пронёсся яростный голос Бурова. – Ты ещё здесь, сучонок?

– Привет, Кара, – не высовываясь в проём, ответил я ему. – Рад, что ты ещё существуешь. Как поживаешь?

– Хаха, – рассмеялся командир наёмников. – Получше тебя, Саша. Иди к нам.

– Нет, лучше уж вы к нам.

– Что же ты меня продал, парень?

– Продают за бабки, Кара, а ты меня знаешь, для меня главное в жизни – Родина и Идея. Впрочем, не об этом разговор. Хочу спросить тебя, как семья твоя поживает и как там Марьяна.

– Ах ты, падла, – донеслось до меня, и в дыру, через которую я переговаривался с вражеской стороной, влетело несколько пуль. Понятно, как я и думал, подошли снайперы и на голос шмалять стали. – Не стрелять! – раздался голос Бурова. – Саня, ты жив?

– А что мне сделается, дядя Коля, жив, конечно. Так как насчёт семьи?

– С семьёй всё хорошо, парень.

– А Марьяна?

– Ребёнка ждёт, пятый месяц уже пошёл. Опытные люди говорят, что будет мальчик.

Теперь уже я замолчал. Значит, всё же был прав пленный наёмник, и не привиделось ему, что дочь Бурова беременна. И что мне теперь делать? Хм, совершенно непонятно. Есть нерождённый ребёнок, мой, а не чейто, и это понятно. А ещё есть девушка, теперь уже женщина, к которой я относился с глубокой симпатией, но без любви и которая носит под своим сердцем моего сына. Мозги от таких раздумий выносит к чертям собачьим. Ну ничего, будет поспокойней, отойдём в тыл, и тогда решу, как мне поступать и что делать.

– Мечников, чего замолчалто?

– Думаю.

– Нечего тут думать. Завтра я с тебя живого кожу снимать буду. Я ничего не забыл, и то, что ты отец моего внука, ничего не меняет, и награду за тебя никто не отменял.