Кубанское казачество и его атаманы

Но настоящее поле деятельности черноморских пластунов было под стенами Севастополя. Так как при осаде Севастополя боролись две многочисленные армии на очень близком расстоянии одна от другой, то передовая аванпостная служба здесь была самой тяжелой и опасной. С каждым днем неприятельские траншеи подвигались все ближе и ближе к городу, возводились новые батареи, велись мины (т. е. закладывались пороховые заряды под укрепления. – Прим. ред.), – и за всем этим приходилось следить пластунам там, где это входило в линию их расположения. Чтобы воспрепятствовать неприятелю в работах, из Севастополя на спорные пункты высылались русские войска, выходившие вперед нашей артиллерийской линии, а впереди этих войск, в свою очередь, действовали пластуны. Таким образом, пластунская служба была здесь, так сказать, передовой даже в передовых отрядах. Этого мало. Высылавшиеся на передовые позиции войска переменялись и обновлялись, а пластуны бессменно находились на позициях и служили постоянным авангардом для сменявшихся войск. «По мере того, – говорит генерал Попко, – как осаждающие подвигались ближе и ближе к Севастополю, как боевое поле между воюющими сокращалось, передовая служба пластунов становилась все труднее. Они устраивали свои ложементы (стрелковые окопы. – Прим. ред.) менее, чем на половину ружейного выстрела от неприятельских стрелковых закрытий и батарей, так что смена, засевшая в ложементы ночью, не могла выйти из них до следующей ночи, а иначе была бы мгновенно перебита. Даже и под покровом ночи смены достигали ложементов не иначе, как ползком. Зато и пластуны держали в том же безвыходном положении неприятельских стрелков. Особенно же навыкли они метить в амбразуры, лучше сказать, во всякие отверстия неприятельских батарей, и убивать артиллеристов, чем значительно облегчали трудное положение наших батарей, засыпаемым сильнейшим, подавляющим огнем неприятельской артиллерии огромных калибров. В это тяжкое время бившимся на позиции казакам приходилось по целым суткам довольствоваться каким-нибудь сухарем и нередко терпеть жажду; приходилось с вечера обмокнуть, к утру обмерзнуть и не скоро дождаться очереди обогреться и осушиться. Боевые потери в людях происходили ежедневно; стихийные влияния и лишения бивака (лагеря. – Прим. ред.) брали свои жертвы. К концу зимы 1855 года число людей в обеих батальонах сократилось настолько, что они не могли уже составить и одного полного батальона. Но нравственное настроение было сильное, боевой дух рос, что доказывалось такими испытаниями, как, например, следующее. В ночь на 5 апреля 1855 г. впереди четвертого бастиона пластуны по обыкновению занимали передовые ложементы, а за ними, во второй линии резервных ложементов, была расположена рота Екатеринбургского пехотного полка. Неприятель вел под четвертый бастион мину, но, дойдя с ней только до первой линии наших ложементов, решился взорвать ее, потому что заметил с нашей стороны контрмину. Взрыв последовал в сказанную выше ночь и был так силен, что все пространство впереди четвертого бастиона и самый этот бастион содрогнулись несколько раз, как бы от ударов самого жестокого землетрясения. Взлетевшими на воздух глыбами земли и камнями обдало все ложементы, а особенно досталось ближайшему к взрыву, крайнему ложементу пластунской линии. В то же мгновение осаждающие распорядились по всем ближайшим своим линиям открыть сильнейший ружейный и артиллерийский огонь, причем пущены были в ход и боевые ракеты. Казалось, неприятель хотел соединить все ужасы пиротехники в одну внезапную картину, чтобы окончательно ошеломить четвертый бастион. Роте, бывшей в резервных ложементах, представились все признаки наступающего штурма, и она отступила на бастион, где, вследствие этого, забили тревогу и стали готовиться к отбитию приступа. Не видя, однако, пластунов, и не получая от них известия, обеспокоились насчет их участи. Хорунжий Макар Шульга (произведенный из пластунов) решился добраться до их ложементов, несмотря на метель штуцерных пуль. Возвратясь, он донес, что в пяти ложементах пластуны на своих местах и шибко ведут перестрелку, а крайнего, шестого ложемента, возле которого последовал взрыв, он не мог заприметить и полагает, что его совсем засыпало землей от взрыва. Вторично сделанное дознание показало, что и в крайнем ложементе люди целы; что после взрыва их действительно присыпало было землею и надало им работы расчищать свое закрытие пригоршнями и шапками, но как только они немного оправились и приметили, что неприятельские стрелки бросились занимать воронку, то начали выбивать их оттуда усиленным огнем и до сих пор еще не допустили ни одного смельчака прочно там усесться; но что у них патроны уже на исходе. Тогда послали к трем молодцам, так хорошо распоряжавшимся в своем потрясенном и засыпанном закрытии, подкрепление из четырех пластунов и патроны; исход был тот, что неприятельские стрелки, несмотря на все их усилия, не были допущены занять воронку и оставили в ней кучу своих убитых»[6].