Кубанское казачество и его атаманы

В настоящее время, когда, в продолжение почти двадцатипятилетней мирной для казачьего населения жизни, борьба казаков с горцами забыта, когда гнетущая действительность этой борьбы потеряла свой острый характер, когда длинный мартиролог казачьих жертв давно уже занесен на бумаги, а самые бумаги погребены под архивной пылью, весьма трудно, конечно, представить всю тяжесть той исторической ноши, какую вынес на своих плечах кубанский казак. Отдельные черты казачьей боевой службы, отмеченные выше, слишком отрывочны и бледны, чтобы дать хоть приблизительное понятие о полной картине былой военной жизни казака. А за военной службой казака, за бесконечным рядом его столкновений с горцами шла ведь другая, мирная казачья жизнь, до которой хотя и доходили отголоски кровавой борьбы и мрачные вести о ее жертвах, но которая тем не менее обнимала всю сумму мелочей и требований обыденного человеческого существования. В то время, когда казаки «косили головы врагов» или в свою очередь жертвовали собою для блага родины, дома у них были жены, братья и сестры, старики и дети, которые хотели жить, должны были есть, стремились к счастью, находились хозяйства, требовавшие забот, зеленели и зрели поля, нуждавшиеся в рабочих руках. Все это, конечно, было, как и у других людей, а теперь уже и быльем поросло; но тогда действительность носила свой особый характер: старики были большей частью калеками и больными от ран и многотрудной службы, дети малы, молодежи недостаточно – и вся тяжесть мирной жизни ложилась на женщин. Казачка той поры представляла своего рода идеал человека, не падавшего духом под самыми жестокими ударами сурового казачьего рока. С вечной тревогой в сердце за жизнь мужа, детей, братьев, служивших на линии, она, эта казачка, творила собственно экономический быт, вела хозяйство, покоила стариков, руководила подростками, воспитывала детей и вообще заботилась об устроении того уютного уголка, который рисовался радужными и светлыми красками в мыслях казака среди военных бурь и треволнений. Прошлое молчит о том, чего ей все это стоило, каким количеством вздохов сопровождала она каждый свой шаг, сколько слез пролито ею при жизненных неудачах и затруднениях, какую бездну горечи и гнетущих мыслей вынесла ее многострадальная грудь! Казачка работала не покладая рук, брала в руки косу или серп, пахала и сеяла, «орудовала» топором, недосыпала часто ночей, имея при этом помощников в лице подростков и малолетних детей, которые хотя и не особенно много давали, но зато оживляли работы матери, придавали ей бодрости и одушевления. И когда жестокая война навеки разлучала ее с мужем, казачка опять-таки не падала духом и «билась из сил», пока «не становились на ноги» ее дети, будущие казаки и будущий предмет тревог для материнского сердца…

Но вот настала другая пора, на смену явились иные жизненные условия: горцы сложили оружие, подчинившись всем требованиям победителя. И – удивительное дело! – казак, не переставая быть казаком, сделался образцовым хозяином, точно между мечом и плугом для него не существовало никакой разницы.