Кубанское казачество и его атаманы

Но особенно плодотворная деятельность Рашпиля заключалась в разумных административных распоряжениях по войску. В этом отношении Григорий Антонович вряд ли имел соперников в ряду своих предшественников. Уступая, быть может, по уму и такту Антону Андреевичу Головатому, Рашпиль стоял в то же время выше этого последнего по ширине тех мероприятий, какими ознаменована его деятельность по войску. Этот черноморец-генерал, не получивший никакого образования, не прошедший под чьим-либо руководством практической школы управления, благодаря исключительно своим богатым способностям и природному уму, выработал замечательно полное, законченное и основательное миросозерцание на казачью жизнь и нужды. Это был не только передовой человек по своему времени, но и деятель, сумевший соединить лучшие стремления ума человеческого с практическими мероприятиями. «Совпадение назначения этой светлой личности с преобразованием войска по новому положению (1842 года), – говорит генерал И. Д. Попко, лучший знаток казачьего быта и особенностей и сподвижник к тому же Рашпиля в период своей молодости, – было благоприятным для войсковой корпорации событием. Призванное к обновлению своего военного и гражданского быта, войско должно было найти в самом себе потребные для этой работы силы, так как иносословные деятели ни в строевой состав, ни во внутреннюю административную сферу этого маленького государства в государстве, за самыми незначительными исключениями, не допускались. Генерал Рашпиль явился лучшим представителем своих сословных сил, разумным истолкователем и сильным поборником новых войсковых порядков. Общества с таким замкнутым учреждением, какими еще недавно были старые казачьи войска, легко впадают в застой и усыпление, если продолжительное время не вызываются к живому соприкосновению с окружающим их миром. Тогда они делаются забытыми, хотя и обитаемыми островами, настоящими terra incognita, где люди по одному закону с растениями отцветают и разлагаются, не сдвигаясь с своих корней. Войско Черноморское, до тридцатых годов нынешнего столетия, посылало свои полки на внешнюю службу за тридевять земель, как напр., в Царство Польское, и посредством этих служебных прогулок, время от времени, вдыхало свежий воздух извне. Но когда домашняя Кавказская война потребовала прекращения внешних нарядов, войско затворилось мертвецки в своих пределах и погрузилось в пассивное содержание нижнекубанской кордонной линии, где, кроме камышей и гор, ничего больше не было видно, где, по свойствам местности, даже конные полки пускали коней в табун и отбывали оборонительную службу на “вышках” да в пеших “залогах”. О наездническом развитии, о строевом образовании и вообще об изучении разносторонних требований службы редко кто заботился и мог заботиться. В офицеры производили потому, что штаты того требовали, и кто лучше переписывал бумаги дома или в Тифлисе, тот скорее достигал производства. Но лишения на этом поприще выкупались по крайней мере боевыми делами, время от времени свидетельствовавшими о военных качествах, присущих даже заглохшему казачеству. Не та картина рисовалась во внутреннем экономическом быту казачьего общества. От неопределенных прав землевладения и по милости широкого самоуправления произошло крайнее нарушение равновесия в пользовании войсковой (общинной) землей между хуторами и станицами, другими словами – между патрициями и плебеями войскового населения. В этом самобытном обществе, которому в числе других льгот самоуправления, предоставлено было устроить свою экономическую жизнь как оно само хотело, повторилось то же явление, – если уместно привести здесь этот исторический пример, – которое когда-то в Риме вызвало аграрный закон, определявший владеть землей одному лицу не более того, сколько можно запахать одним ярмом в неделю. Притесненные станичники беднели, плохо снаряжались на службу, пускались в конокрадство и, что всего несообразнее, относились к своих чиновным хуторянам с такими чувствами, каким не следует быть между начальствующими и подчиненными. Затем, как бы результатом неурядицы в материальном быту, явилось охлаждение к интересам умственным, к учению и образованию, что уже исторически не шло народу, искони чуждому староверства, раскольничества и тому подобных оков, подавляющих свободу человеческого духа. Еще в раннюю пору своей жизни войско Черноморское благоволило к науке, заводило, при помощи духовных лиц, школы, имело даже войсковую гимназию, которая угасла за недостатком учащихся, и ко дню пришествия нового войскового положения тьма бысть по всей земле… Пришедший вместе с новым положением свежий деятель в лице Г. А. Рашпиля верно понял существенные недостатки своего сословия и на первом плане своей общественной деятельности поставил три задачи: образование служебное, благоустройство земельное, просвещение умственное».