Кубок Брэдбери-2021

СИД присмотрелся. 3311 сидела смирно. Всё та же серая апатия, усталость и обречённость, принесённая в Посмертие из крайней земной жизни. И ненавистная аббревиатура БОТ на груди – душа «без особых талантов». Неважно. Это неважно. Посмертие ранжировало души для последующих воплощений. Кого-то возвышали, кого-то наказывали, присваивали коды, подсчитывали, сверяли и взвешивали. По заслугам. 3311 ничем в жизни не отличалась – жила, как все, терпела, страдала, молила, разочаровывалась, смеялась по пустякам, улыбалась лучам солнца и задумывалась в дождь. Она воспитывала таких же – без особых талантов – детей. И умерла, как многие, не осенённая знамениями, озарениями или подвигами. То ли дело СИД, «существо исключительных достоинств»… Здесь их разделяло то, что Кравченко назвал бы буржуазным пережитком и классовым неравенством, и если СИДы гордо сияли на вершине пирамиды, то БОТы тихо топтались почти у самых её низов. Почти, потому что ниже были ДОПы, а ниже ДОПов… «Бедняги», – подумал СИД. Он-то, в отличие от 3311, всё знал и всё помнил – СИДам можно, а всем, кто ниже, нет. Он знал, что было и что будет, видел души ушедших и нерождённых, в его голове умещались миллиарды возможных миров, миллионы прожитых и триллионы непрожитых жизней, воплощение которых зависело от выбора, осознанного или случайного. Он знал наверняка, что не всегда судьбу определяет взвешенный поступок, иногда это минутный порыв души, обеденное меню или цвет чулок. И случайное решение чаще бывает вернее обдуманного. Но в этот раз он взвесил всё, рассчитал, продумал, проиграл в голове. Потому что дважды уже ошибся. Это его третья попытка вернуть всё на место. У числа «три» правильные вибрации. И «тридцать три» на груди БОТа недвусмысленно намекала ему на поддержку ангела-опекуна. Когда-то он и сам посылал ей такие знаки. У него не вышло, назначили другого, и вот он незримо маячит ему его же методом: «Самойлов, – вопиёт он, – видишь тройку, значит, ангел стоит за спиной. Я тут. Всё получится». Получится. Нужно только набраться смелости, чтобы взять на себя больше ответственности. Рассказать ей всё.

В загробной шири времени не существует, а пространство вокруг них застыло. Пошёл снег. Мокрые хлопья мерцали, кружились, отгораживали их от других душ, вездесущей божественной справедливости, вечности. СИД смотрел. Она была рядом. Конечно же, слушала. У БОТов нет своей воли, только предложенная. И он продолжил с верой в то, что предложение будет принято.

– Мы шутили, что Балтийское море напичкано минами, как суп клёцками. Приходилось использовать каждый ходовой день, но мы всё же надеялись встретить первый мирный год не хуже, чем Кравченко, – в Матросском клубе, у пахучей, украшенной разноцветными свечами ёлки, с обедом из трёх блюд. Я, как обычно, закрепил патрон и уже высадился на катере, когда мотор заглох. Буксир от шлюпки намотался на винт. Тральщик дрейфовал к мине. Все замерли. Я видел, как в пятидесяти метрах горит шнур, как стелется голубой дымок. Машинально нащупал в кармане нож, скинул бушлат и прыгнул в воду. В этот миг перед глазами заплясал счастливый Кравченко, помахивал фильдеперсовым чулком. Я мечтал оказаться на его месте, есть суп, пить водку и кусать вместе с Зиной тугую булку хлеба, невзначай касаясь своими губами её, отражаться в её глазах, взрываться от прикосновений, гореть в объятьях. Ледяная волна плеснула в лицо реальностью: в сверкающих бликах, прикрытая белоснежной фатой морозной крошки, передо мной качалась на волнах рогатая чёрная смерть.

БОТ 3311 посмотрела на СИДа в упор, солёное Балтийское море плескалось и пенилось в её глазах.

– Шнуру оставалось гореть десятка два моих вдохов, отмеренных судьбой, чтобы успеть перерезать шкертик, на котором висел злосчастный патрон и моя непрожитая жизнь. Я торчал поплавком и безуспешно махал ножичком в гигантской тарелке медно-жёлтого супа, остывшего до обморожения конечностей. Надо мной – огромное лицо Кравченко. Он улыбался, глядя сквозь меня, загребал ложкой клёцки. Я клял и нож, и верёвку. Пенька оказалась крепче стали – не перерезать, хоть плачь! А огонёк всё бежал, и плевать ему было на меня, катер с матросами, настоящее с будущим, которого, я думал, у меня уже не будет. Зина…

СИД на миг потерял самообладание. Его аура благородного цвета индиго сползла к зелёному и жёлтому.