Кубок Брэдбери-2022

Живые цветы выращивают в закрытых оранжереях и дарят только по одному поводу – по поводу кончины. На клумбах, на окнах, в тихих гостиных собирают пыль унылые шёлковые бутоны. Искусственные кустарники и деревья шумят и блекнут под дождём, выгорают на солнце. Ржавые кошки-роботы ходят по кругу и монотонно мурлычут. Их не продают в магазинах уже лет пять: считается, покупка электронного питомца – необоснованный и непростительный повод для радости, а радость, сами понимаете, ни к чему в приличном обществе, боготворящем депрессию как главный принцип равновесия и невозможности войны. А дед, бывало, рассказывал, какие кошки у него были – настоящие, тёплые на ощупь. У них глаза светились ночью зелёным, и они забирались на кровать, поближе к тому, кого любили, и мурлыкали. Совсем не так, как роботы – иначе, из нутра, из самого своего маленького живого сердца мурлыкали. И прогоняли страшные сны. И непонятную грусть. И одиночество прогоняли…

А я иду по остывающему в последних днях августа городу и улыбаюсь. Мне нравятся его тихие, молчаливые улицы. Его пыль, мягко оседающая на ботинках. Мне нравится темнеющее на горизонте небо и запах приближающегося дождя. Он будет не завтра. Он будет позже – как раз тогда, когда захочется протянуть руку, чтобы остановить и навсегда прижать к себе этот вечно ускользающий сентябрь. Сентябрь, которому так и не суждено задержаться подольше…

Я иду по городу и улыбаюсь. Аромату из булочной. Свежесмолотому кофе в лавке на углу. Странной юбке в чёрно-белую клетку – последнему писку моды в этом сезоне. Чёрным костюмам и платьям, отливающим на солнце едва уловимой изумрудной искрой. Знают ли владельцы строгих нарядов, что похожи в них на больших светлячков?.. Мне нравятся лица прохожих – грустные, скупые на чувства, привычные к печали и безысходности ожидания. Я рассматриваю их, будто старые фото – застывшие во времени, без будущего, настоящего – лишь с прошлым, оставившим глубокие отметины на бледной коже.

___________________________________

– Итак, Адам, посмотри, пожалуйста, на эти изображения и скажи, что ты видишь. Первое, что придёт в голову, не задумывайся. Хорошо?

Я киваю и рассматриваю странные кляксы на белых листах. Одна забавнее другой. Вот ангел пускает мыльные пузыри, сидя на крыше. Вот два котёнка затеяли игру. А вот – курица клюёт зёрнышко за зёрнышком.

– Весёлые картинки, – хихикаю я и неловко спохватываюсь: моё лицо снова принимает ту форму, за которую меня всегда наказывают дома. Доктор внимательно разглядывает меня поверх очков и вдруг спрашивает:

– А кто такие – эти ангелы? И почему они сидят на крышах?

– Потому что у них есть крылья. Они умеют летать.

– А ты их видел?

– Нет, конечно! Их может видеть только бог!

– Достаточно, Адам. Спасибо. Теперь я направлю тебя на развёрнутое генетическое обследование. Ты подожди в коридоре, а папу позови в мой кабинет, пожалуйста.

Часы на стене громко тикают. По стеклу циферблата ползает муха. Я щурю то один глаз, то другой, чтобы понять, какого цвета её крылышки – серые или прозрачные. Из-за двери доносится монотонный голос доктора, ничего не подозревавшего об ангелах до встречи со мной:

– …Социально опасен… Подлежит длительному лечению… Только в закрытом медицинском учреждении…

Отец взволнованно говорит о чём-то за дверью, а я меряю шагами узкий белый коридор. Мне кажется, время умеет останавливаться именно тогда, когда очень хочется, чтобы что-то поскорее закончилось.

– …Всего лишь ребёнок… Возьмём всю ответственность на себя… Не повторится…

Когда мы выходим из больницы, отец крепко сжимает мою руку и, не глядя на меня, говорит:

– Запомни, Адам, с сегодняшнего дня ты больше не улыбаешься. Никогда. Через год мы снова придём к доктору. Он снова покажет тебе картинки с кляксами – и ты скажешь, что видишь на них дождь, пауков, заброшенный дом. И никаких ангелов, слышишь? И как ты только о них узнал?

– Дедушка рассказал.

Отец вздыхает и качает головой, а я вдруг замечаю, какие седые у него волосы.

– Нет у тебя никакого дедушки. И не было никогда. Ты выдумал его, потому что тебе одиноко, сын.

– Но он же жил на чердаке. В комнате с окном. И книжным шкафом. Он научил меня читать, пап.

– Бедный мой… Будь как все, Адам. Умоляю тебя – будь как все. Иначе однажды тебя накажут. И мы с мамой ничего не сможем сделать, чтобы тебя защитить…

___________________________________

А я иду по остывающему городу и улыбаюсь. Редкие прохожие шарахаются от меня в сторону или отводят взгляд, делая вид, что ничего не замечают. Пыльные кустарники и деревья шелестят искусственными листьями, выгоревшими на солнце. Их сменят после сезона дождей на новые, не менее мрачные и безжизненные. Но это будет позже. Гораздо позже, чем в город придёт золотой свет первых сентябрьских дней…