— Я теперь не рискую, — сказал он с легкой горечью в голосе. — Эти сволочи только на подслушивающих устройствах и выехали. Везде микрофонов понатыкали. В машине, в уборной. Везде. Даже в авторучку засунули, которую я получил в подарок. Знали, что я всегда ношу ручки в нагрудном кармане, ну и эту я туда же отправил. А там в колпачке была какая–то фиговина, наподобие микрофона. Н–да, иначе им бы нипочем меня не застукать,
— С тех пор уж лет десять прошло, верно? Немалый срок. И ты так и и разу больше там и не был?
— Ни разу. И это очень тяжело. Я ведь, черт возьми, там вырос. Там у меня дети, внуки. — Он замолчал, глядя на море.
— Они беспощадны, — сказал Роджер немного погодя. — Чертовски беспощадны. Раз выслали — значит, всё, никаких шансов. Впрочем, как я понял, ты пока не на пенсии.
Дон Джорджо усмехнулся.
— Пожалуй что так. Сидя здесь, я много дел проворачиваю. Директор по европейским вопросам, если угодно. Из Ливана мы получаем гашиш, который оплачиваем кокаином из Южной Америки, поскольку там выручаем за это больше, чем в Италии. Со Среднего Востока идет и героин. Правда, я в основном занимаюсь размещением барышей, превращаю черное в белое. Мы весьма активно участвуем в биржевых операциях, стараемся поумнее все спланировать и диверсифицировать наши отмытые денежки. В искусство я тоже вкладываю капитал. По крайней мере, один Тициан у меня на мази. Так что жаловаться грех. Когда мы уехали в Америку, мне было семь лет и я не имел собственных башмаков.
Он замолчал, улыбнулся своим далеким воспоминаниям. Потом повернулся к Ли.
— Ты, поди, думаешь, что я совершенно зря потащил тебя сюда, но они уже и тут начали копать. За неделю до Рождества были осуждены свыше трехсот человек из палермской организации. Девятнадцать сели пожизненно. Прекрасный подарочек к Рождеству, черт побери, а? Вдобавок полиция конфисковала более ста миллионов долларов.
— Тогда у меня есть предложение, которое наверняка тебя заинтересует, — тихо сказал Роджер Ли и наклонился к дону Джорджо, словно опасаясь чужих ушей. — Я ведь приехал не только затем, чтоб повидаться с тобой, хотя это всегда приятно. У меня к тебе дело.
Дон Джорджо кивнул, слазил в карман пальто, вытащил сигарету из мятой пачки, закурил и медленно выпустил носом дым.
— Забавно, если вдуматься, — сказал он, будто и не слышал. — Мы сидим сейчас в одном из самых замечательных памятников времен греческой колонизации. Этот театр построили две тысячи лет назад, буквально вырубили в скале. Какая инженерная работа, какая культура! Простор для творческой силы. Здесь играли все великие пьесы. Комедии и трагедии. И побывали здесь, между прочим, не одни греки. Финикийцы, римляне, арабы, викинги, испанцы. Вот откуда у меня голубые глаза, — улыбнулся он. — От викингов. Кого здесь только не было, все цивилизации оставили свой след. Неудивительно, что мы таковы как есть. В нас содержатся напластования всех культур. Взять хотя бы собор в Сиракузах. Ты туда заходил?
Роджер Ли покачал головой.
— Жаль. Вот где ты бы все понял. В этой старой церкви с испанским барочным фасадом восемнадцатого века сохранились древние колонны, которые некогда поддерживали храм Афины. А он был возведен лет за пятьсот до Рождества Христова. Позже храм веками достраивался, как коралловый риф.
— Я уже говорил, что приехал с предложением, которое, по–моему, тебя заинтересует, — перебил Ли.
— Меня мало что интересует в последнее время, — усмехнулся дон Джорджо, стряхнув пепел с сигареты.
Внизу, над сценой, стремительно мелькнул сокол, в кипарисах зашелестел ветерок. Дон Джорджо плотней запахнулся в пальто. Чувствовалось, что уже осень, что ему под семьдесят.
— Десяти тонн золота хватит, чтобы ты заинтересовался?
Старик молча смотрел куда–то поверх древнего амфитеатра. Потом снова улыбнулся — будто словам ребенка — и наконец сказал:
— Десять тонн… Это чертовски много золота. Ты что, задумал ограбить Форт–Нокс[13]?
Роджер рассмеялся.
— Не совсем, но вроде того.
— Выкладывай.
— Ты слышал о генерале Гонсалесе–и–Лион?
Дон Джорджо хмыкнул.
— Его, ты знаешь, убили мятежники, как раз когда он собирался удрать. Уже спешил к вертолету на крыше президентского дворца. Его жена тоже исчезла. Они зовут ее Мадам. Начинала она танцовщицей в ночном клубе, а закончила свою карьеру у него в постели, и народ ненавидел ее еще больше, чем самого генерала. Вдобавок исчезло все, что он заграбастал за несколько десятилетий у власти. А это немало. Произведения искусства, драгоценности, деньги, антиквариат. Например, статуя Будды из чистого золота, в тонну весом. Военные субсидии из–за рубежа текли рекой. Правда, Каким же образом?