Кубок орла

«Повелеваем всем, кому о том ведать надлежит, как духовным, так и мирским, военного и земского управления высшим и нижним чинам, что мы, для всегдашних наших в сих войнах отлучек, определили Управительный Сенат, которому всяк и их указам да будет послушен так, как нам самому, под жестоким наказанием или смертию, по вине смотря. И ежели оный Сенат, через свое ныне перед Богом принесенное обещание, неправедно что поступят в каком партикулярном деле и кто про то уведает, то, однако ж, да молчит до нашего возвращения, дабы тем не помешать настоящих прочих дел, и тогда да возвестит нам, однако ж, справясь с подлинным документом, понеже то будет пред нами суждено, и виноватый жестоко будет наказан».

У крыльца государя дожидался возок. Но день стоял безветренный, солнечный, и Петр, отпустив возницу, побрел домой пешком. В ту же минуту, переряженные гулящими, на улице появились десять «языков».

Царь заметил их, раздраженно погрозился кулаком:

– Какого черта вы вяжетесь? Что я, махонький, что ли?

«Языки» исчезли ненадолго и вернулись уже в долгополых кафтанах раскольников.

«Эка неугомонный у меня Федор Юрьевич! – снова признав ряженых, улыбнулся царь. – Шагу ступить не дает мне».

Перед одним из домов Петр неожиданно остановился и принялся разгребать ногами снег.

– Чей двор? – крикнул он. – Чей двор, спрашиваю, янычары проклятые?!

Подув на стекло, Турка припал к нему носом и вгляделся:

– Батюшки! Царь!

Васька, забавлявший внука Андрея Петровича, едва услышал восклицание, юркнул в смертельном испуге под лавку.

На хоромном крыльце Петр столкнулся лбом об лоб с кинувшимся к нему навстречу хозяином.

– Так-то ты, схимничек, приказы мои выполняешь? Так-то ты в чистоте улку содержишь? – зарычал государь. – Почему бревна выломаны в мостках? А? Почему навоз валяется посеред самой дороги? Видел ты таковскую азиатчину на Кукуе? У-у, харя елейная!

Купчина терпеливо выслушал ругань и метнул низкий, по монастырскому чину, поклон.

– Поелику возможно, блюдем, ваше царское величество. Что же касаемо мостков, нешто убережешься от воров? Иных ловил – жалуются, топить-де нечем. Что с ними содеешь!

Васька обомлел. Петр сел как раз против него и каждую минуту мог задеть его протянутыми ногами.

– Топить, говоришь, нечем? – уже спокойней спросил царь.

– Мочи нет… Измаялись мы с ними.

– Так, так… А все ж пеню плати, мил человек. Десять рублев, как по приказу.

Турка безропотно засеменил к сундуку.

– Десять рублев пени, ваше царское величество, на, держи. А сие вот в правую длань твою. Тут, преславный, тыща, на воинство христолюбивое. Давно приготовил. Прими Бога для.

На столе появились бутылки, окорок, студень, стерлядь, капуста, пироги, грибы, кура во щах. Густо запахло чесноком и рассольным духом.

– Садись, чего суетишься, – указал Петр хозяину на стул и вдруг заглянул под лавку.

Васька лежал ни жив ни мертв.

– Сие что за животина?

– Ученик, ваше царское величество. С фабрики.

– Вон что!

Петр поманил Ваську пальцем, но тот еще глубже забился в угол…

– Боюсь…

– Ростом с жеребенка, а боишься! Вылазь, авось не съем.

– Ваше величество, дозволь отлежаться. Приглянусь к тебе малость, тогда, ей-богу, вылезу.

– Ладно, уважу! – рассмеялся государь. – А мы покудова, Петрович, чарочкой перекинемся.

Беседа быстро наладилась. Под конец Турка до того освоился, что больше сам говорил, чем слушал.

– Да, преславный, забивает нас крестьянское рукомесло. Им что? Они у себя в избе робят. У них какие расходы?

– Ну все же, не с неба им валится.

– А не с неба, тогда пущай они все пошлины наравне с нами несут. А то что ж так, вроде утайкою торговать. Нам от того чистый убыток. Так цены сбавили, хучь плачь.

Турка не зря отвалил Петру тысячу на «христолюбивое воинство».

– А вы бы фабрик понастроили больше, – посмеивался государь.

– Строим. Почитай, всюду, где силен мелкий промысел, строим.

– И каково?

– Худо. У нас и работные, и всякая пошлина. Мы, преславный, по ихней цене никак товар спущать не можем.

– Зато и товарец похуже у вас.

Турка так и вцепился в последние слова:

– Истину говоришь, хуже. Ей-богу, хуже! Потому нету мастеров настоящих. Бегают работные с фабрики на фабрику, когда токмо вздумают. Его обучишь, ан глядь, уж и нету его, убег к другим компанейщикам…

– Ты про что разговор повел? – оборвал его разглагольствования Петр.

– Про то, чтобы…

– Крестьянишек к фабрикам прикрепить?

– Истина глаголет твоими устами, ваше царское величество.

Петр записал что-то в постоянно находившуюся при нем замусоленную тетрадку и положил руку на колено хозяина:

– Добро! Я купчинам, сам знаешь, друг. Чего-нибудь сотворим. Только не торопитесь.

Сунув ногу под лавку, царь выгреб оттуда Ваську:

– Так, сказываешь, ученик?

– Ученик.

– А чего страшишься меня?

– Тебя как не страшиться? Ты – царь.

– А чей же сам будешь?

Турка поспешил рассказать все, что знал об ученике.

– Во-он что, – деловито протянул Петр. – Да из него и впрямь будет толк.

И, подумав, приказал Ваське идти за ним.

Вдоволь нашагавшись по городу, царь зашел к Шафирову.

– Вот тебе чадушко для обучения, – представил он Ваську.

– Чему обучать, государь?