Кучум

— Погоди стрелять. Может, миром удастся все решить.

— Как же… Миром, — отозвался из-за спины Иван Корчига. — Сейчас целоваться полезут. Жди…

Но Ермак не слышал его слов, уже бежал к воротам, выскочил наружу. Всадники находились совсем рядом, но на ружейный выстрел не приближались, а кружили перед городком, видимо, выманивая казаков на чистое место.

— Эх, коней бы нам добрых, — сжал кулаки Матвей Мещеряк. — Поговорили бы по душам с басурманами.

— Остынь, Матюха. Успеешь еще сабелькой помахать. Сейчас с ними надобно добром решать.

Мещеряк недоверчиво глянул на атамана и скривился.

— Ладно. Сходи потолкуй с ними. А мы подождем…

К ним сбегались казаки, бывшие на стругах. Узнав о появлении конников, они с пищалями наперевес поспешили на подмогу. Всадники, увидев готового к бою противника, не выпустив ни единой стрелы, повернули обратно к лесу, вскоре скрылись из вида.

— Эх, коней бы… — проговорил горестно Мещеряк.

— Где старик? — спросил Ермак Ивана Корчигу.

— Там, — неопределенно махнул тот рукой в сторону городка.

— Веди его сюда. Всем на струги. Тут нам делать больше нечего. — Ермак увидел, что казаки, разочарованные бегством сибирцев, с неприязнью смотрят в сторону леса и неохотно пошли к берегу. Корчига привел старика, подтолкнул его в спину прикладом пищали.

— Сколько нам плыть до Кашлыка? — спокойно задал вопрос Ермак.

— Как плыть будете. Значит, к самому хану Кучуму собрались? Не допустит он вас до себя. Многие пробовали, да не у всех вышло.

— У меня выйдет. За десять дней доберемся?

— Птица и за день долетит. Конному два десятка дней нужно. А как ваши лодки плавают, того не знаю.

— Есть ли еще городки близко? Много там воинов?

— Как не быть, — старик, не опуская глаз, внимательно смотрел на Ермака, словно оценивая его силы, — есть и селения наши, есть в них и воины. Только до хана Кучума все одно не дойти тебе. Шибко далеко.

— Хвост от головы тоже далеко, а достает коль нужно. Прощай, старый. Может и свидимся еще. Скажи всем, что атаман Ермак с миром пришел.

ШЭУЛА [7]

Кучуму опять снился дурной сон. Будто бы вышел из леса огромный зверь в десять раз больше медведя, с рысьей головой, с длиннющими когтями, а изо рта огонь вылетает, палит все кругом. Начал зверь тот ханский холм подрывать, нукеров его хватать и проглатывать. Закачалась земля от звериных ударов, отхлынули воды Иртыша-землероя, побежали все люди в дремучую тайгу. Лишь он, Кучум, остался один на холме с саблей в руках. Нацелился изо всех сил ударить по голове страшного зверя, но руки поднять не может. Крикнуть хочет, а голос пропал.

— Хан, проснись, — услышал наконец он сквозь тяжелую утреннюю дремоту чей-то голос.

— Что надо? — и рука сама потянулась к сабле, лежавшей всегда подле него.

— Плохие вести, — разобрал он голос начальника стражи.

— От Алея? — екнуло чуткое сердце. От старшего сына, ушедшего в дальний набег, уже несколько недель не было гонцов, и Кучум собирался было отправить кого следом, но Карача-бек отговорил, предложил подождать еще немного.

— Нет, мой хан. Прибыл сборщик ясака Кутугай…

— А-а-а… Вот что… Нечего было будить меня из-за пустяков. Мог бы и подождать.

— Он встретил многих воинов, что идут сюда.

— Каких воинов?! — сон отлетел от Кучума, словно комар, сброшенный ладонью с лица. Он вышел из шатра сосредоточенный и готовый к действию. — Где он? Веди его ко мне.

Вскоре к его шатру уже семенил небольшими шажками, непрерывно кланяясь и заискивающе улыбаясь, один из сборщиков дани, что объезжали ежегодно улусы, собирали меха, везли в Кашлык. Кучуму лишь изредка приходилось встречаться с ними, поскольку учет ясака вел Карача-бек. И сейчас, вглядываясь в маленькое невыразительное лицо Кутугая, он не мог припомнить, встречался ли с ним когда-нибудь. Но коль тот попросил о личном свидании, значит дело серьезное. И тут же отчетливо представился тот диковинный зверь из недавнего сна — и стало как-то муторно, нехорошо.

— Что ты хочешь сообщить? Говори, — обратился к Кутугаю, упавшему перед ним на колени.

— Милостивый хан! Пусть Аллах дарует тебе долгие дни жизни! Пусть он даст тебе силы в борьбе с неверными! Пусть… — Кучум слушал, не перебивая, давно привыкший, что чем ничтожнее человек, тем больше лести и притворного почтения спешит он выплеснуть, чтоб ублажить повелителя. Наконец, Кутугай закончил изливать на него свои здравицы и, приподняв от земли голову, заговорил со страхом в маленьких, глубоко посаженных глазах. — Я попал в руки к неверным, сам не желая того. Они напали на меня и моих людей…

— Кто такие? — Кучуму надоело слушать причитания, и он нетерпеливо прищелкнул пальцами.

— Русские, мой хан. На больших лодках плывут сюда. Ружья у них с огненным боем…

— Тыклэ*? — удивился Кучум. — Откуда им взяться?

Ты ничего не путаешь? На лодках, говоришь? Сколько их?

— Я не мог сосчитать, но много. Три десятка больших лодок. И на каждой по два, а то и три десятка воинов.