Кучум

Они проплыли мимо желтого суглинистого холма, где увидели плохо различимые в начавшемся снегопаде фигурки всадников. Но все настолько устали после трудного перехода, что гоняться за дозорными, которые были наверняка посланы докладывать о их передвижении, никому и в голову не пришло. Хотелось скорее бросить весла, выйти на берег, похлебать горячей ушицы. Когда высокий обрывистый холм остался позади, то Ермак указал на широкую протоку, велел свернуть в нее. Вскоре перед ними открылся большой луг, а чуть дальше зачернел хмурый ельник. Подле него и причалили к берегу, застигнутые уже надвигающимися сумерками. Пока разжигали костры, вытаскивали струги на берег, Ермак велел кликнуть всех есаулов и сотников.

— Чего унылые такие? — спросил он их.

— А чему радоваться? — отозвался Иван Кольцо. — Зима на носу, а у нас ни одежи теплой, ни крыши над головой.

— Может, обратно податься, пока лед не встал, — предложил Никита Пан. — Успеем еще. А там струги бросим и дальше пешими через горы.

— Ишь ты каков! — сплюнул Мещеряк и смерил Никиту презрительным взглядом. — Не набегался еще? Попрыгать хочешь?

— Не тут же подыхать, — огрызнулся тот. — Дома все одно веселее.

— И там худо и тут нехорошо, — тяжко вздохнул Богдан Брязга.

— Значит, плохо все, — свел руки на груди атаман. — Умирать собрались. Не ожидал, не ожидал такого от вас…

— Ты, атаман, не тяни, говори, зачем собрал, — зябко ежась от сырости, вновь подал голос Иван Кольцо.

Ермак никак не мог уловить настроение есаулов, ждал пока все выскажутся, но тем хотелось сперва услышать его мнение и лишь потом согласиться или отвергнуть предложение. Мещеряк и Михайлов были явно на его стороне, а Никита Пан держался Ивана Кольцо. К ним же склонялся и Брязга. Не ясно было только с Волдырем, который мог и вовсе промолчать, принять мнение большинства. Значит надо было начинать именно с Ивана Кольцо. Так же как и в строгановском городке, если он выскажется за то, чтобы зимовать в Сибири, то не будут возражать и остальные казаки. Нет — пойдут обратно за есаулами. Кто-то останется с ним. Но это уже далеко не та сила, которую они имеют сейчас. Поэтому во что бы ни стало он должен убедить их, удержать. Любой ценой…

— Хорошо, скажу. Не дело это в гости за столь верст переться, а потом перед дверью постоять, помяться и, повернув обратно, топать голодному.

— Ну да, эти накормят, — кивнул Никита Пан в сторону холма на той стороне реки. — Их там столько соберется, что только башкой крути, верти, жди, откуда прилетит.

— То тебе, Никита, не коней ночью красть у ногаев, — поддел его Яков Михайлов, — тут храбрость особая нужна.

— Ты бы хоть помолчал, деревенщина! Давно ли лапти скинул? Казаком поди себя зовешь, а обычаев наших не знаешь…

— Зато ты хорошо их знаешь. Привык за чужие спины прятаться.

— Это я прячусь?! — Вскочил на ноги Никита Пан и схватился за саблю. Но Иван Кольцо ловко подшиб его ногой — и тот грохнулся на мокрую траву, затравленно глянул на всех, закричал. — Что? Сговорились? Извести нас всех по одному желаете?! Сейчас кликну своих…

— Замолкни, — ткнул его в спину кулаком Кольцо. — Только и осталось, что меж собой собачиться. То-то татары обрадуются… — И Никита неожиданно сник, замолк и сидел, не открывая рта.

— Вот что скажу вам, — продолжил Ермак, словно и не было короткой стычки меж есаулами, — негоже нам обратно топать, как побитая собака хвост поджавши. Рядом ханская ставка. Там и зазимуем…

— На постой значится к сибирскому хану попросимся, — язвительно заметил Богдан Брязга. — Дожили…

— Да ты послушай, чего говорят, а потом уж зубы кажи, — одернул его Матвей Мещеряк.

— Думаю, у хана там и припасы имеются и одежонкой кой-какой разживемся. Стены высокие, перезимуем как-нибудь, а по весне и решать будем, как дальше жить.

— Поди у хана и золотишко припрятано, — мечтательно почесал бороду Иван Кольцо. — Нынче к нам подвалил один из ихних… Оружие припер, двух сыновей в услужение отдал. Мы их быстро к делу пристроили, — хохотнул он.

— Найдется и золотишко, — Ермак наконец уловил слабую струнку противившихся ему есаулов, — мехов добрых подсобираем, приоденемся как бояре…

— К царю-батюшке дань пошлем. Мол, прими, государь, прости грехи наши малые, помолись за нас грешных, — заерничал Богдан Брязга.

— А отец Зосима где? — вдруг спохватился Ермак.

— Больных пользует, — отозвался молчавший до сих пор Савва Волдырь.

— Кликни его. Пусть и он слово скажет. Батюшка пришел без промедления. Садиться не стал, а спросил, оглядев есаулов и атамана:

— Коль по делу, то говорите сразу, а то у меня трое больных еще дожидаются.

— Ранены что ли? — поинтересовался Ермак.

— Да нет. Тех поглядел уже. Остались один простуженный, двое с чирьями, от простуды вылазят…

— В моей сотне так через человека чирьи замучили. Спасу никакого нет от них, — сокрушенно мотнул головой Мещеряк.

— По делу мы тебя, отец Зосима, звали… — начал осторожно Ермак. — А дело серьезное и решать его непременно сегодня надобно, чтоб завтра знать, как поступать дальше. Думаем, как дальше быть: то ли обратно на Русь подаваться, то ли тут зимовать…