Кучум (Книга 3)

...Он так и не уснул до самого рассвета. Как только начал сереть краешек неба, предвещая восход, растолкал казаков, первым пошел к озерцу умыться и, наскоро перекусив, выехали навстречу взбирающемуся на небесный купол дневному светилу.

По вытоптанной траве, выщипанной до самых корней, по многочисленному конскому помету безошибочно определили -- табун находится где-то неподалеку. Нашли неглубокую балку, спустились в нее, начали совещаться вполголоса:

-- Может, мне прикинуться, мол, заблудился, своих ищу, и подъехать к табунщикам? -- предложил Гришка Ясырь.

-- Думаешь, они дурнее тебя будут? -- усмехнулся Яков Михайлов. -- Тут же с коня ссадят да свяжут, поинтересуются, куда ихний человек делся. Не-е-е... тут чего-то поумней придумать треба.

-- Налетим сходу и в сабли, -- вставил Пашка Ерофеев, закадычный друг Гришки, такой же тонкий в поясе и с длинным чубом, свисающим на лоб.

-- Уйдут и табун утянут за собой, -- покачал головой Ермак, -- я бы на их месте в серединку табуна забился, шевелил, гнал его и вовек вам меня не схватить. Они-то умеют это делать, насмотрелся...

-- Чего же предлагаешь? -- Яков сидел на корточках и обрывал травинки левой рукой, правой удерживая коня за повод. -- Ночи дождаться? Ночью поди разбери, где свой, где чужой.

Ермак долго не отвечал, пристально вглядываясь в лица казаков, ждавших от него главного слова. Потом остановил взгляд на Гришке Ясыре, спросил как бы между прочим.

-- Кобыла твоя точно загуляла?

-- Нашла дура время, -- засмеялся тот, -- от пашкиного жеребца едва отбиваюсь, уворачиваюсь. Того и гляди заскочит, меня сомнет. -- Все дружно захохотали, похлопали Гришку по спине.

-- Да они за ночь, пока ты дрых, давно уж разобрались. Мой Орлик не промах. Так что с тебя причитается, -- Пашка Ярофеев радостно оскалился, погладил по шее своего вздрагивающего и всфыркивающего жеребчика, который и впрямь беспрестанно косился на гришкину кобылку, тянулся к ней губами, натягивая повод.

-- Это хорошо, хорошо, -- несколько раз повторил негромко Ермак, -- это нам на руку.

-- А-а-а... Понял, -- заговорил Гаврила Ильин, -- к табуну подпустим ночью, а она жеребца приманит. Так говорю?

-- Так-то так, да это еще полдела. Табунщики его мигом обратно завернут. Это им не впервой. Тут особая хитрость нужна.

-- Так говори! Чего кота за хвост тянешь?! -- раздались неторопливые выкрики. -- Ты у нас башковитый, сказывай.

-- Главное -- это табунщиков от косяка выманить, не дать к своим уйти, погоню направить. Ежели хоть один до своих кочевей доберется, подымет, то они всем скопом навалятся, достанут, с живого кожу сдерут...

-- Да не пужай ты, пуганы мы, -- перебил Яков Михайлов, -- дело говори. Коль пришли, не обратно же вертаться.

Ермак присел на корточки и, вынув кинжал, стал чертить на земле, где кому размещаться и как действовать. Казаки внимательно слушали, согласно кивали головами, теперь уже никто не перебивал, понимая, что от правильности решения атамана зависит не только удача, но и жизнь.

Троих казаков вместе с Григорием Ермак отправил подкрасться к табуну и высмотреть, сколько там пастухов, где стоят, чем заняты. Когда те уже по темноте вернулись, рассказали все, что удалось увидеть, коротко отдал приказания, направив каждого по своим местам.

-- Они с двух сторон табун стерегут. Ты, Гаврила, со своими казаками подкрадетесь к тем, что ближе к лощине стоят. Постарайтесь снять без шума. Яков с другой стороны костерок запалит, и они, что со стороны степи охраняют, обязательно поинтересоваться подъедут. Не все, но человека два-три непременно. Не зевайте, сшибайте их и на остальных наскакивайте. Не давайте в середину табуна забраться, завертеть его, а то их потом оттуда никакими чертями не выкуришь. А тебе, Ясырь, кобылкой своей жеребца приманить и увести подале в сторону. Глядишь, и весь табун за ним потянется, поскачет. Тут уж как повезет. Ну, с Богом.

-- С Богом, -- отозвались все и дружно перекрестились, нащупывая кресты под рубахами, о которых большинство и вспоминало лишь в минуты опасности, близости смерти. Такие как Ясырь-полукровка и вовсе были не крещены, но крест носили, шептали что-то наподобие молитв или заговоров, что кто умел. Почти все поголовно носили ладанки с землицей, набранной с родных мест, откуда пришли, надеясь, что уж землица родная точно спасет и от стрелы, и от пули, и саблю отведет.

Ермак, разослав казаков и оставшись один, долго вслушивался в ночные шорохи, пытаясь разобрать хоть малейший шум, производимый кем-то из его товарищей. Но все было тихо, словно и не было вокруг никого, и лишь он один затерялся под звездным небом у края неглубокой балки, да конь его чуть всхрапывал, тыча мокрыми губами в спину. Ему стало вдруг жутко и показалось, будто кто-то большой, невидимый подсматривает из темноты, ждет случая, чтоб напасть, схватить за горло, придавить к земле. Ощупав заряженную пищаль, проверил на месте ли кресало и трут, поправил саблю, легко вскочил в седло, поехал шагом, не давая коню перейти на рысь, натягивая повод.