Куда делся «совок», когда исчез Союз

Толстая: Наверное. Я не знаю. Я думаю, что были разные тренды и разные моды. Одно дело — например, кухни 60-х, другое — 70-х, третье — 80-х. Обсуждались разные вещи, это были вече и форумы совершенно разные. В 60-х это были более спортивные кухни, тогда люди увлекались альпинизмом и лыжами. Или байдарки разбирали. Представьте: небольшая квартира, одна комната проходная, другая дальняя. Они байдарку разложат и смотрят — течёт или не течёт, тазик под неё подставляют. И если жена не так увлечена этим идиотизмом как муж, то она с ним разводится рано или поздно. Приехали его спортивные друзья, крепкие, вонючие — и куда-то на север. Очень полагалось любить Север, туманы, шхеры, скалы всякие. А в 70-е нет, уже пошла какая-то идеология: кто уехал, кто не уехал, кто подпольную литературу достал. А в 80-е все уже вслух просто всех кляли. Только после того, как пришёл Горбачёв, немножко глаза открылись. Весело стало — до невозможности. Лучшее время, лучшее. У меня племянник — три года, помню, на даче все сидят, телевизор смотрят. Там сирень, пионы цветут — всем наплевать, все смотрят телевизор. И входит маленький, трёхлетний: «Кого ещё сняли?» Хорошее было время.

Дзядко: Вот эта разница между десятилетиями как чувствовалась? Это же не календарная история.

Толстая: В 1968-м, по моим ощущениям, закончились 60-е. Я смутно помню первую половину 50-х, лучше — вторую, я помню какой-то перелом, который случился между 50-ми и 60-ми. Я его помню, потому что я пришла в школу и увидела в каком-то году (может быть, это было 1960 год), что учителя абсолютно поменяли стилистику. До этого у нас завуч была омерзительная, жуткая тётка, которая только орала на всех. Она была в синем казённом платье, как преподавательницы Смольного института по описаниям смолянок, и у неё были волосы в корзиночку заплетены — то, что можно видеть на фотографиях в «Огоньке» 50-х. И вдруг мы приходим в школу — у них у всех уже бабетты, все дела, и они уже иначе разговаривают. Что с ними случилось, я не знаю, но они уже не орут на всех всегда, а как-то спокойнее говорят. Для меня это был водораздел между 50-ми и 60-ми. А в 68-м году начали закручивать все возможные гайки, которые временно были отпущены. До 68-ого в спецшколах английских (а я в такую школу поступила к 8 классу) ученики старших классов на две недели ездили в Англию, а те, кто учил французский, ездили так же по обмену во Францию. Вот это в 1968 году закрыли, и до 1986 всё было нельзя, на всё было «нет», всё было завинчено и закручено.

Дзядко: Отдельный сюжет — охота за тем, чего нет: за книжками, за музыкой. Вот как это происходило?

Толстая: Один пример. Одежды нет, так? Одежду можно достать либо у спекулянток, была целая порода спекулянток. Как спекулянтки работали…

Дзядко: А как они выглядели?

Толстая: Да как обычно, как я. (Смех в зале) Люди как люди. Это были такие рисковые торговые работники, которые входили в преступный сговор с работниками торговой базы. Насколько я знаю, в Питере… Вот почему воры нам милее, чем кровопийцы: потому что кровопийцы продолжают жизнь, а воры её всё же двигают. Поразительная вещь: торговля есть воровство по какому-то большому счёту, потому что ты обязательно набавляешь цену, ставишь какие-то условия, твоя цель — отдать вещь не в соответствии с её ценой. Но это жизнь, она так устроена. И если бы не существовало бы повального воровства в Советском Союзе (это воровство и по объёмам было меньше, чем сейчас, и по возможностям), то мы бы ходили не в звериных шкурах — зверей-то где взять, кошек бы убивали. Вот существовали торговые базы, на них поступают товары. Как устроена эта экономика, это надо книгу Егора Тимуровича смотреть. Эти товары продаются иностранцам и владельцам специальных талонов через магазины «Берёзка», а также с чёрного хода спекулянтам. Начальник торговой базы этим спекулянткам даёт возможность разнести товары, чтобы приобрести живые деньги, «левые».

Дзядко: «Берёзку» я помню с детства…

Толстая: А Вы были в «Берёзке»?

Дзядко: Я не был, родители были, и это был всегда был праздник, когда они возвращались. Расскажите про неё.