Куда глядят глаза василиска

— Я не знаю. Правда, не знаю. Несколько раз я почти держал его в руках, но или случай, или предательство всегда вставали на дороге. И приключение мое оказалось длиннее и куда тяжелее, чем представлялось вначале. Ах, хозяйка, сколько болот я исползал на брюхе, сколько раз дрался не на жизнь, а на смерть, вымокал и мерз. И вот теперь, — он обвел глазами горницу, и ее взгляд послушно описал тот же круг, — здесь, в тепле. Больше всего на свете я люблю тепло.

Она при той круговой оглядке увидела жаркую печь, где стояла еда, сонного кота, заботливо вышитые рушники и занавески, прялку в углу и ткацкий стан с неоконченной работой. А его занесло сюда из сказки, где мечи, сокровища и драконы. Где главною доблестью почитается отвага, а не терпение. И еще она поймала себя на том, что напряженно вслушивается, не возвращаются ли по темени и непогоде ее родные. Вслушивается и боится услышать стук в ворота и знакомые, торопящие ее голоса. Потому что эта встреча была, как пламя свечи, что прикрывают ладонью в ветренный день. И если она не убережет это пламя, это мгновение, если оно потухнет сейчас, то это будет, как если бы она сама открыла двери и позволила своей сказке уйти в бушующую ночь.

Ее рука, лежащая на столе, дрогнула и двинулась к его руке. Оба заметили этот жест, и Анни робко отдернула руку… но овладела собой, и хотя опустила глаза под заинтересованным взглядом на данный момент одинокого мужчины, но обе руки — его и ее — остались лежать рядом на вышитой крестом льняной скатерти. Пока он не пошевелился и не накрыл своею ладонью ее маленькую руку, так что она почувствовала мозоли от меча и поводьев. Горница вокруг завертелась, как колесо прялки, и дыхание Анни пресеклось.

— Я ведь не останусь, — услышала она.

И согласно кивнула.

Конечно. Он из другой сказки, из той, где пламя и ветра. Он воин, а не охотник, бортник или землепашец. И с собою он ее не возьмет, потому что пути, которыми он ходит — не для женщин. А женщина должна быть подарком, а не обузой. Может быть, в его сказке даже есть героиня. Неважно. Просто ей повезло, что братьев сегодня не оказалось дома. И теплилась надежда, что когда-нибудь он еще проедет этими местами.

* * *

Рэй был истово, молитвенно благодарен ей за то, что она оказалась здесь, и за то, что она была именно такой. Ни с кем он ее не сравнивал, никого она ему не заменяла и ни о ком, кроме нее, он не думал. Сегодня, будучи из-за холода, голода, сырости и отчаяния почти на грани срыва, он так нуждался в том, чтобы кто-то обнял его. Он понял ее взгляд задолго до того, как она сама решилась сделать то первое движение навстречу. Женщины любили его, он был избалован вниманием, и, возможно, случись все по-другому, она напоролась бы в ответ на раздражение и злую насмешку. Но теперь, лежа рядом с ней, такой теплой и мягкой, счастливой от того, что ему хорошо с ней, в тесноте и уюте ее крохотной комнатки, он думал о том, что просто чудесно — знать, что в этом мире что-то есть и для тебя. Если бы он выбирал для себя сам, он, наверное, выбрал бы кого-нибудь вроде нее. Она была красивая, но почему-то это оказалось несущественно. Робкий слабый свет обвел ее золотым контуром, и была она трепещущей, ласковой и покорной, и дала ему ощущение полного, безграничного если не счастья, то покоя. Он уже и не представлял в точности, где кончается эта юная женщина, и начинается просто притягательная сила этого дома, этой большой печи и вкусной еды. Никогда и ни с кем прежде он не был так близок к словам любви. «Я хочу, — прошептала она во тьме, — чтобы завтра ты проснулся поздно.» Он засмеялся в ответ и удивился сам, таким счастливым показался ему этот смех. «А как же семь братьев, коих принесет наступающий день? Ведь их естественной реакцией будет прикончить субъекта, обнаруженного в постели сестры?» «Я не позволю!» — шутливо возмутилась она, а он не стал говорить, что при всем их желании даже семеро увальней не управятся с ним одним, а вот сам он, прорываясь на волю, способен наделать бед. Не сказал, потому что случалось уже с ним нечто подобное, и ей совершенно незачем было об этом знать. И, обнимая ее, он позволил себе забыться крепко, без сновидений, не обычным своим волчьим сном вполглаза, а нормальным спокойным сном усталого человека. Все, бывшее до этого мгновения, и все, что будет с ним после, вновь приобретет значимость лишь утром, а сейчас он в полной мере пользовался даром сегодняшней ночи.

* * *