Куда глядят глаза василиска

Артур, опершись о подоконник, наблюдал, как его мать собирает вещи, которые ей хотелось бы взять с собой в дорогу. Она торопилась, и ее движения были порывисты, как у юной девушки, а каскад рыжих кудрей никак не поспевал за метавшейся по комнате хозяйкой, чтобы улечься, как того требовал закон тяготения, на ее спине и плечах.

— Без удовольствия едешь? — спросил сын. — Без радости и интереса?

Она остановилась и посмотрела на него, позволив волосам наконец настигнуть себя.

— Какая уж тут радость! Они там понимают друг друга с полувзгляда, особенно Джейн и Амальрик. А я на этих сборищах чувствую себя, как корова на коньках. И они еще завязывают мне глаза на протяжении всего пути.

Артур рассеянно улыбнулся.

— Потерпи, — сказал он. — Наверное, это в последний раз. На следующий год я сам буду говорить там.

Сэсс подошла, и он позволил ей обнять себя. Суд да дело, а вот и ему уже пятнадцать, и он жаждет вступить в Большую Игру. Она попыталась укротить свои чувства, Арти далеко не всегда бывал снисходителен к проявлениям ее сентиментальности.

— И что у них случилось на этот раз? — пробормотала она. — Какая еще проблема? Полный Совет, ты слыхал?

Артур усмехнулся, глядя в окно на город.

— Да у них одна проблема! Рэй дает им шороху. Знаешь, я более чем уверен, что Амальрик будет просить у Совета голову Рэя.

Сэсс поморщилась, и Артур, увидев это, кивнул.

— Я прошу тебя голосовать против, мама, несмотря на твою неприязнь.

— А если я воздержусь, тебя это не устроит? Мне кажется, нейтралитету Тримальхиара более пристало выразиться именно так.

— Нет, мамочка, только против. Если мы воздержимся, нас попросту не будут принимать во внимание. И я не смогу смотреть Рэю в глаза.

— Эта ваша дружба так много для тебя значит?

— Да. Он уделяет мне время, а я думаю, он мог бы использовать его на что-то более для себя полезное. Он многому научил меня. Послушай, мама… Тебе никогда не казалось, что Рэй занимает не свое место?

Сэсс коротко рассмеялась.

— Во всяком случае, он прекрасно справляется с налагаемыми им обязательствами.

— Я не о том. Конечно, прекрасно. Он здорово делает все, за что берется. Я о том, что в Рэе, в сущности, нет ничего по-настоящему подлого, грязного, омерзительного… Настоящего Зла! Что он в какой-то степени заложник своего трона.

— Эльфов он люто ненавидит сам по себе.

— Они дали ему повод.

— А им дала повод вся предыстория отношений тронов.

— Эту цепочку можно разматывать долго, мама, и, я думаю, Белые не всегда были настолько беленькими. Прости, если моя мысль покажется тебе дикой… Иногда я жалею, что у нас, у Тримальхиара, нет настоящего Врага. Потому что если бы такой нашелся, знаешь, где был бы Рэй? Здесь. С Чайкой в руках у ступеней Белого трона. И лучшей защиты мы бы с тобой не нашли. И он не нашел бы лучшего приложения своим силам. Понимаешь, все дело в отсутствии настоящего Зла.

— Но он творит зло, мой мальчик. За его спиною огонь и сталь.

— Я уверен, это можно как-то остановить. К нему должен быть простой, человеческий ключик.

Он сам себя оборвал на полуслове и снова глянул в окно.

— Тебе пора, — сказал он. — Эльфы ждут.

Мать поцеловала его, и они оба спустились к выходу, где уже ждал их верховой отряд эльфов, сопровождавший паланкин, куда села Леди Тримальхиара, прежде позволив завязать себе глаза. Эльфы задернули занавески, поклонились наследнику Белого трона, и кавалькада молча и быстро покинула дворцовую площадь, скрывшись в зеленой аллее, ведущей по направлению к холмам. Артур проводил всю группу заинтересованным взглядом. Ему страшно хотелось самому проделать этот путь, самому увидеть волшебный Хайпур. Ему, как наследнику и принцу, не будут завязывать глаз. Он будет знать.

* * *

— Послушай, ты, мелочь мохнатая, — ревел Удылгуб, размахивая волосатыми лапищами, — я должен хотя бы знать, живой он там, или нет.

— Ничего не могу поделать, — невозмутимо отвечал брауни, ведавший домашним обиходом Замка и бывший величиною разве что в голову своего визави. — Принц заперся в тронном зале наедине с палантиром и велел его не беспокоить. Любому, кто этот запрет нарушит, очень не поздоровится.

— Придумай сказку получше! — рявкнул гоблин. — Эту я слышу уже неделю. Что, он и поесть не выходит? И демоны с кухни не имеют к нему доступа?

— Можешь спросить у них самих. Принц постится седьмой день. Пост, говорят, очищает и высвобождает мысль. А тот искусник с кухни, что ведает соусами, уже почти зачах от тоски и безделья: принц-то единственный, кто способен оценить его талант по достоинству. Не на вашей же братии ему оттачивать свое мастерство.

— Семь дней! — ахнул гоблин. — Да он там, наверное, уже мумифицировался! После семи дней голодухи без всякого палантира что угодно увидишь. Слушай, но он же сам говорил, чтобы письма наперехват несли ему сейчас же. Летун тут сбил голубя, головку ему скусил, бац — а на шее трубочка с бумажкой, а там чтой-то нацарапано.

— Подождет твоя бумажка, — внушительно ответствовал брауни. — Принц магическими делами занят, и если он себя уморит, то это только его личное…