Куда идем мы… - 3 (СИ)

В итоге преодоление препятствия прошло без сучка, без задоринки. Разве что сложивший руки в замок Псих перестарался, и не подсадил Жира на забор, а перебросил через него. Тот рухнул на той стороне в какие-то колючие кусты, из которых промычал что-то нецензурное.

Потом диверсанты отбежали подальше от забора и огляделись, благо ночное зрение у обоих было прокачено до упора.

Роспись стен и легкие перила
Плесень запустения покрыла;
Покосились набок павильоны,
Розы увядают и пионы,
Тиной затянуло пруд глубокий,
На прибрежьях – заросли осоки.
Потерял жасмин благоуханье,
Засыхает роза без вниманья,
Мальвы средь травы ползучей луга
Только душат и глушат друг друга;
Там, где люди некогда ходили,
Мхи дорожки прежние покрыли,
Дикая трава, полыни клочья
На дорогу перешли с обочин,
Мостиков коснулось разрушенье, –
Сад являл картину запустенья.

– Так, времени мало, поэтому быстро ищем колодец. Восьмиугольный, – шепотом скомандовал Псих. – Ты налево, я направо. Кто найдет – не орет, как ослик на случке, а тихо отписывается в чате группы.

– Да, ты поучи меня, поучи. Всенепременнейше не оставь без указаний, отец родной! – прошипел оскорбленный Жир. – Я же первый раз в разведке.

– Ну извини, – повинился обезьян. – Привычка.

Колодец нашел Жир. Бывший морской рейнджер чуял воду, как бы она не была спрятана. А спрятали колодец надежно – сначала заколотив досками, потом засыпав замлей, а потом и засадив получившийся холмик сорной травой. И если бы не сверхъестественное чутье свиноида, Псих так бы и слонялся по парку в поисках колодезного сруба.

Жир, вооружившись граблями, быстренько раскопал находку, ими же сорвал доски, приколоченные сверху.

– Все, готово, – доложил он. – можно лезть.

– Давай, братан! – напутствовал его обезьян. – Сегодня твой день, я чую.

– Сейчас, разденусь только, – предупредил свин, и вскоре остался в белых семейных трусах в умилительный синий горошек.

– Спускай веревку, – скомандовал он. – Если, конечно, ты не хочешь устроить Большой Плюх, на который сбежится вся стража.

Псих стравил припасенную веревку, которой хватило едва-едва, колодец оказался очень глубоким. Потому, наверное, его и не засыпали – задолбались бы землю таскать.

– Все, готово! Ни пуха тебе, Жир! – прошипел обезьян, закрепляя веревку за ворот.

– К черту! – ответил свин и начал спуск. Вскоре он достиг уровня воды, просигналил, подергав веревку, и нырнул.

Примерно через четверть часа свободно висящая веревка вдруг натянулась как струна – кто-то очень тяжелый начал подъем. Вскоре свин ухватился за бревна сруба, подтянулся и вылез из колодца.

– Ну что, Свини? – не выдержал Псих. – Где труп-то?

– Вынужден вас расстроить, милостивый государь, – ответил Жир, выжимая трусы. – но никакого трупа там нет.

– Не может быть, – ахнул Псих. – А ты хорошо все посмотрел?

– Сейчас в рожу дам, – пообещал свин, нехорошо глядя на напарника. – Псих, ты реально уже достал меня своими наездами. Я тебе не зеленый пацан все-таки! Я триста шестьдесят три раза в автономный поиск ходил! Нет, блин, не посмотрел. Да я там каждую водоросль на дне обнюхал! Как вообще можно не заметить труп в колодце? Не веришь мне – ныряй сам!

Свин натянул отжатые трусы и резюмировал:

– Короче, или призрак нам все насвистел, или я просто хэ-зэ, что здесь за фигня творится.

– Может, колодец не тот? – почесал в затылке обезьян.

– Исключено! – замотал щетинистой башкой свиноид. – Я бы по любому второй колодец учуял, я тебе отвечаю! Здесь не такая большая территория. Опять же – если это не тот колодец, зачем его прятать было?

– Мда! – сказал Псих и задумался.

Глава пятьдесят четвертая. Иркутск, Улан-Удэ, Верхние планы

(в которой происходит суета вокруг останков)

г. Иркутск,

столица Иркутской локации.

52°17' с. ш. 104°18' в. д.

– Что делать будем? – поинтересовался Жир. – Мне одеваться или как?

– Погоди, – велел Псих, – сейчас попробуем разжиться информацией.

Обезьян щелкнул пальцами и провозгласил:

– Вызываю гения места Крестовской горы!

Вскоре из травы выскочил хранитель территории. В отличие от Хабаровска и Благовещенска, в Иркутске гением места оказался не старичок, а старушка. Весьма бодрая, надо сказать, и вызывающая безотчетное доверие.