— А давай без «давай»? — в словах Азраила было столько стали, что ими можно было порезаться. — Всю жизнь жил, как крыса, так хоть умри, как человек.
И старик шагнул к стоящему у ворот хозяину монастыря, на ходу засовывая руку в карман. Намерения его были очевидны.
— Стоять! — Гриф быстро сунул руку за пазуху. — Стоять, я сказал! Ты мне предъявил, теперь по понятиям у меня есть право на ответное слово. Или ты на старости лет по беспределу встрять решил?
Старик остановился, явно придавив клокочущую внутри ярость.
— Говори, — тяжело уронил он.
Гриф уже вновь улыбался, как ни в чем не бывало.
— Ты мне предъявляешь за крысятничество? — просиял он. — Я даже оспаривать твою предъяву не буду — для простоты будем считать, все и было. Но тебе все равно придется обождать, дед. По понятиям придется, а не по моим хотелкам.
— Объяснись, — напрягшись, потребовал Азраил.
— Да все просто — у меня тоже предъява есть. И тоже в крысятничестве. К нему! — и Гриф кивнул в сторону Психа. — Он у меня кастрюлю скрысил. А это второй по ценности артефакт в моем хозяйстве.
— Ты наркоман, что ли? — заорал опешивший Псих. — Я ее с бою взял!
— Помолчи, твое слово после моего, — оборвал его Гриф. — Но я отвечу — ты ее не брал, я ее тебе дал. Еще и крикнул: «Держи на дорожку!». Дорожка давно кончилась, а ты кастрюлю не вернул. А поскольку в моей предъяве, в отличие от твоей, есть еще шанс вернуть скрысенное, по всем понятиям я требую спор первым.
И он выдернул из-за пазухи дубинку, усиленную волчьими клыками.
— Доставай свою железную палку, мартышка! — злобно крикнул он. — А ты, дед, смотри и жди!
— Вот же ты гнида, — с презрением сказал Азраил, — еще и юристом-крючкотвором заделался. Совсем ты опустился, последнее дно пробил. Но так-то да. Ты в своем праве. Хотя ума не приложу — нафига тебе это надо.
И, повернувшись к Психу, добавил.
— Хан, ты не переживай, я за тебя отомщу. Он за эту подлость отдельно ответит.
— Умеешь ты ободрить перед боем, братан! — отозвался Псих, спешно размахивавший посохом против ветра, и посох становился все толще и толще. — Вот прям талант у тебя бойцов мотивировать!
Но тут Гриф сделал первый выпад своей дубинкой, которая внезапно вытянулась в длину.
Бой начался.
Впрочем, равным бой делала исключительно та самая злоба Психа, который, опешив от вероломства старого приятеля, наседал на него с невиданным ожесточением. Как только первый натиск прошел, стало видно, что по части воинских умений обезьяна изрядно уступает грифу.
На лице фальшивого игумена появилась торжествующая улыбка и он принялся играть с Психом как кошка с мышкой, попутно издеваясь над старым приятелем.
— Что — не получается меня стукнуть? Ай-ай-ай… Но, знаешь, ты по большому счету, сам виноват. Запустил себя. Посмотри на себя. Ты сейчас дерешься хуже, чем в молодости. Вот видишь, опять не получилось дотянуться. А надо было просто себя заставить. Не валяться под горой, не чесать блохастое пузо, а заниматься саморазвитием. Подкачаться немного, новые умения выучить, раз уж старые порезали. Это, знаешь ли, проще всего — все свалить на кого-нибудь, все вокруг виноваты, только не я. Кто хочет, ищет возможности, кто не хочет — ищет оправдания. Я тоже сидел, но мне же отсидка не помешала стать сильнее.
На этих словах Псих, последние минуты державшийся исключительно за счет скорости, и уже пропустивший несколько серьезных ударов, скрипнул зубами.
Скрипнул негромко, но Азраил услышал. Понимая, что дело посвистывающим локомотивом летит к развязке, старик подошел ближе и крикнул в спину Грифу:
— Слышь ты, гнида! Имей в виду — в ту же секунду, как Псих уйдет на перерождение, начнется наша с тобой дуэль. И даже не надейся умереть быстро и безболезненно!