Куда идем мы…

— Хотя пофиг! — тут же передумал ветреный главарь. — Мы банда «Голова», нас тут все знают. Я — Мозг, вот он — Глаз, этот Ухо, тот — Нос, этот — Язык, а шестой олицетворяет собой печаль.

Шестой — самый мелкий и дохлый — покраснел, а Язык громко заржал и пояснил:

— Потому что он — шестерка!

— Я думаю, печалится он по другой причине. — предположил Псих. — Он просто башковит и у него предвиденье.

Непонятное объяснение никто не понял, но Псих уже продолжал:

— Ну а мы — странствующие монахи. Я Псих, а это мой Босс. И у меня другое предложение. Нам, странствующим монахам, разрешено просить в подаяние только самые необходимые вещи, вроде еды, чтобы не умереть с голода, и одежды, чтобы не замерзнуть. Поэтому я предлагаю устроить сбор подаяния.

Псих внимательно оглядел налетчиков и вдруг принялся тыкать пальцем:

— Ты, значит, снимай свои кожаные штаны, они мне понравились, с тебя — косуха с шипами, с тебя, лысый — цепура и «гайки», ты — ремень, ты — ботинки с набойками. Шестой…

Он внимательно оглядел шибздика, который зарделся еще больше.

— У шестого ничего жизненно необходимого монаху нет, поэтому он в подаянии не участвует. Босс, тебе что-нибудь надо? — через голову лысого поинтересовался он.

Четвертый ничего ответить не успел, потому что задохнувшийся от негодования лысый главарь наконец оправился от шока и заорал:

— Мочи карлика!!!

Размахивая мечами и копьями, гостеприимные бикинцы кинулись на Психа.

Сделали они это совершенно зря, поскольку трехсотуровневый хай сначала откровенно развлекался, безоружным танцуя между нападавшими какую-то диковинную капоэру и подставляя их под удары друг друга.

Потом обезьян выдернул из уха иголку, помахал ею против ветра, не прерывая своего смертоносного танца, и увеличившимся железным посохом за несколько секунд отправил всех на тот свет. Последним пал шестерка. Он действительно оказался самым башковитым из налетчиков, первым сообразил, к чему идет дело, и кинулся бежать вдоль переулка.

Но далеко не убежал.

Одним ударом разбивший голову Языка Псих мгновенно метнул ему вслед свой посох как копье, и пронзил недомерка насквозь.

— А этого зачем? — потрясенно спросил Четвертый. — Он же уже почти убежал.

— Запомни, пацан! — очень доверительно Псих. — Никогда никого не оставляй. Никогда, слышишь? Не то однажды ты пожалеешь забитого мелкого пацана, не добьешь его, а он приведет на тебя всю банду. Заруби себе на носу, монашек — в таких структурах невиновных нет. У каждого был выбор — впахивать на поле от рассвета до заката или кормиться с чужой крови. Этот шестерка свой выбор сделал. За него и огреб свою судьбу. Понятно?

После чего уже мягче продолжил:

— Ну что, давай быстро добычу берем, и сваливаем? Все-таки чужой город, хоть и небольшой, а борзеть не стоит. Всякие, знаешь ли, неожиданности случаются, даже в небольших городках. Эй, алле, да что с тобой? Ты что так заморозился-то?

— Ты… Ты… Ты чего натворил? — еле выговорил Четвертый. Ужас от бойни сменился у него безоглядной яростью, той, что застилает глаза и заставляет не думать о последствиях. — Ты чего натворил, сука?!

— Эй, алле, ты базар-то фильтруй! — Псих явно начал заводиться. — Тебя кто покусал, зеленый?

— Ты чего натворил?! — не слушая, орал Четвертый. — Зачем ты их убил?! Сволочь, ты знаешь, как мне «Святость» срезали? У меня сейчас меньше, чем во Владивостоке было! Ты мне все слил, вообще все! И молебен у Михалыча, и вообще… Блин, я каждый день эти молитвы талдычу, каждый божий день, и утром, и вечером, а потом приходит один урод и все сливает разом!

— Это кто здесь урод?! — уже конкретно завелся Псих. — Ты что — вообще берега не видишь? Ты чего вообще о себе возомнил, придурок? Ты что — всерьез решил, что ты босс, а я — твой слуга? Да ты вообще знаешь кто я? Нет, ты не знаешь, кто я, и никогда не узнаешь, это не твой уровень. А вот кто ты — я тебе сейчас объясню. Ты прицеп! Просто — прицеп, технический. Ты чемодан без ручки, который Гуа упросила меня донести до Москвы. А сам по себе ты вообще — ноль! Никто! Отрицательная сумма! Говно, в которое случайно упала монетка. А теперь эта торричеллиева пустота открывает рот и начинает на меня тявкать. Ты вообще в уме, ребенок? Ты на кого хвост поднять решил, олень блохастый?

Сейчас Психа могли бы испугаться до мокрых штанов и куда более прокаченные персонажи, чем Четвертый, но монах не испугался. Он вообще впал в транс благородного безумия, ровно берсерк какой-то — настолько сильно его потрясла потеря всего, во что он вкладывался целиком, спуская на прокачку все свои силы.

— Ты мне «Святость» слил, идиот! Мы мог бы не убивать их, ты мог их покалечить, сломать им ноги, напугать их, в конце концов! Мы монахи, мы не имеем права убивать там, где можно без этого обойтись. — крикнул он и обличающе ткнул пальцем в демона. — За несоразмерные убийства «Святость» режут в ноль, а наш единственный способ выполнить квест — это поднять «Святость» до второго уровня. А ты попробуй ее хотя бы на десять пунктов поднять, дебил! Ты даже не догадываешься, сколько для этого корячится надо.