Куда исчез Гитлер, или Военные тайны ХХ века

На наш дворик, спасаясь от преследователей, неизвестно как пролез маленький котенок: черненький, тощий, загнанный, даже звуков не издавал. Я не знала, чем его для начала накормить, ведь совсем крошечный. Были у нас банки с консервированным молоком из посольского магазина. Редкость, кстати, большая. Развела ему теплой водичкой – он, бедный, оторваться не мог. А потом уж ел и консервы рыбные, и остатки супа, и колбасные обрезки. Так и рос. Назвали его Духик – уменьшительно-ласкательное от «душмана», значит. Зимой он грелся у печки, летом на дворе в тени на травке. Хоть одному из его племени повезло. В руки, правда, не давался – гены! Да и место для спанья в доме нашел необычное: на пустом железном ящике из-под пленки, в который еще наш предшественник набил гранат и патронов для возможной обороны. Сообразил, стервец, что там к нему никто не полезет.

Наш «нафар», уборщик офиса Малек, вся работа которого заключалась в размазывании мокрой тряпкой пыли на полу и мебели, постоянно возмущался, когда видел, как я кормлю Духика. Сам он, вечно голодный и плохо одетый, жил в бедной семье. Я кормила его с нашего стола, даже рюмку водки наливала. Так вот, он не мог понять, что и к животному можно хорошо относиться. Он сокрушенно мотал головой, отворачивался, высказывая свое возмущение.

А котик-то наш оказался девочкой, родившей однажды несколько котят. Отцом, как я поняла позже, оказался огромный камышовый кот, который часто наведывался на наш двор. По наивности я еще умилялась, как они с Духиком дружат. А «дружба» кончилась печально. Инстинкт велел деток спрятать от чужих глаз, и Духик уволок их в старую железную печь, что стояла во дворе на самом солнцепеке. Там они и погибли под палящим солнцем.

Все время думаю, что будет с несчастным Духиком, когда мы уедем. Есть даже мысль взять его с собой, но понимаю, что это нереально. Единственная радость была, а получается, что я его предаю, бросаю на произвол судьбы…

Предстоит вывод войск. Журналисты тоже уезжают. Лещинский с оператором пойдет с войсками. Иначе и быть не может – это же история, которую, правда, могут постараться побыстрее забыть. Но мы должны довести свое дело до конца. Это еще впереди, да и суждено ли дожить до этого «впереди»…

Обнимаю и всегда помню.

Кабул

Привет, дорогая моя!

Какое-то время наступило, терзающее душу. Нелегко было все четыре года жить и работать: были и агрессия, и диверсии, и взаимная ожесточенность, но все, слава Богу, обходилось. А сейчас начались какие-то разговорчики в армии, в Посольстве, среди журналистов. Все сводится к тому, что скоро начнем уходить отсюда. Уже прошли международные переговоры в Женеве и в Пакистане об условиях и гарантиях вывода войск, но когда начнется, пока неизвестно. Никто ничего не говорит, хранят многозначительное молчание, а еще ссылаются на Москву: мол, все новости надо ждать оттуда. Словом, время неопределенности, когда не хочется ни работать, ни думать.

Звонили друзья из Москвы. На родном телевидении тоже какая-то начальственная возня. Чего нам ждать? Что будет с нами? В газетах московских уже начинают потихоньку обливать грязью всех, кто, так или иначе, связан с Афганистаном: от солдат до нас, журналистов. Да, плевать на все. Что будет, то будет. Мы свое дело сделали, и еще предстоит закончить.

Все время думаю о моих мужиках, Лещинском и Романенко. Я-то улечу на самолете, а им предстоит идти с войсками от Кабула до Термеза, через высокогорный перевал Саланг, через душманские зоны, по горным ущельям и через зеленые зоны, где каждый кишлак стреляет. У моджахедов, небось, уже чешутся руки.

Кто-то из древних правителей этих земель любил повторять: у меня много пчел, они больно жалят, но в их ульях нет меда. Вот это точно! Сколько завоевателей прошло здесь: полчища Тимура, легионы Александра Македонского, орды Чингисхана, экспедиционные армии Британской империи. Вице-король Индии лорд Керзон считал, что этот центр Азии – лишь шахматная доска, на которой разыгрывается партия за мировое господство. Вот и мы поучаствовали в этой игре, заплатив за опыт огромную цену. А что поняли? Лишь то, что здесь нет единой нации, нет и не было государственной власти, что решить хоть какие-то проблемы здесь человечество не в силах. С этим вот и уходим. Кто будет следующий?

Ну и все. Целую.

Москва

Это письмо, дорогая моя, – последнее, вместо послесловия, постскриптум, так сказать. Прошло уже несколько лет после нашего возвращения, которое поначалу принесло радость, а потом обернулось горькими разочарованиями и тоской похлеще афганской…