Куда он денется с подводной лодки

Странно все получилось. Они проводили вместе каждое лето: мальчик приезжал в их поселок к бабушке. Сначала вместе качались на качелях и играли в прятки за сараями. Потом он учил ее кататься на велосипеде и мазал ей йодом разбитые коленки. Потом учил плавать. А когда она заканчивала восьмой класс, он почему-то стал стесняться ходить с ней на пляж. И краснел, когда встречал ее на улице.

Это было переломное лето в их отношениях. Инга тоже вдруг стала прятаться от него и подолгу рассматривать себя в зеркале.

Они почти не виделись тем летом, старательно избегали друг друга. И однажды столкнулись нос к носу на танцплощадке у поселкового клуба. Мальчик покраснел, а когда из динамика зазвучали первые аккорды популярного в то лето танго и к Инге – именно к ней, он всей кожей почувствовал это! – направился его дружок, мальчик отклеился от стенки, сорвался с места, опередил друга и пригласил Ингу на медленный танец.

Они покачивались в центре деревянной площадки под нежные звуки и голос, рассказывающий не по-русски о красивой любви – о чем еще можно такпеть?! – и мальчик, заикаясь, сказал Инге:

– Я… люблю… тебя…

Он думал, что от слов этих провалится деревянный настил танцплощадки. Но ничего не произошло, никто ничего не понял и ни о чем не догадался. Мир продолжал жить по своим законам. И только для Инги он перевернулся вверх тормашками. Она сбилась с ритма, неуклюже наступила ему на ногу, незаметно вытерла вспотевшую ладошку о его вельветовую курточку и вдруг, совершенно для себя неожиданно, сказала:

– Я… тоже…

И в тот же миг для них все вокруг перестало существовать. Были только эта чарующая музыка, свет от прожектора, бьющий в глаза то ей, то ему, теплый июльский вечер, напоенный запахами свежескошенной травы. Музыка все не кончалась. Потом им сказали, что специально для них заведующий клубом, который распоряжался танцами, подталкивал иголку по черному диску в тот момент, когда песня должна была закончиться, и незнакомый певец снова и снова пел о любви.

Они гуляли в ту ночь до утра, крепко держась за руки, как в детстве, а на рассвете, когда огненный краешек солнца показался из-за дальнего леса, огненно-рыжий мальчик сказал Инге:

– Можно я тебя поцелую?

– Можно, – согласилась она, и он клюнул ее холодным носом куда-то в щеку.

* * *

…Инга потрясла головой, отгоняя воспоминания. Где-то в этом городе живет и сейчас этот мальчик – ее первая любовь. Она ходила по улицам и думала о том, как произойдет их встреча. Впрочем, она боялась этой встречи.

Мальчик предал ее. В конце зимы он прислал ей бандероль, она в нетерпении открыла ее прямо на почте, и на пол посыпались цветные конверты, подписанные ее рукой. Это были ее письма рыжему мальчику. Она писала их ему два года подряд с перерывом только на летние месяцы, потому что летом они были вместе.

Ничего не понимая, Инга собирала их с пола, складывала в пачку. Ей кто-то помогал, она машинально благодарила за помощь. Наконец в куче писем мелькнул листочек, исписанный знакомым рваным почерком.

Лучше бы Инга никогда не читала этого письма. Мальчик обвинял ее в каком-то обмане – «сама знаешь – в каком!». Он, сожалея о потраченном времени, писал, что «все девушки такие», кругом только ложь и обман…

В конце была строчка: «Не ищи меня. Я больше не хочу ничего о тебе знать!»

Эта строчка остановила Ингу, когда она хотела написать мальчику письмо, попросить его объяснить – за что??? Она предпочла переболеть без ненужных расспросов. Что толку задавать вопрос: «За что???» – если еще вчера родной и близкий человек не хочет «ничего о тебе знать»?!

* * *

…В юности все заживает быстрее. И душевные раны тоже. Рубцы, конечно, остаются и боли фантомные – болеть нечему, а болит же, как болела раненная в войну нога у поселкового ветеринара дяди Саши, которую ему полевой хирург в сорок втором оттяпал по самое «не грусти». Стоило дождю начать собираться, как он уже знал про грядущую непогоду, потому что у него дико ныло колено на несуществующей ноге.

Так и у Инги после четырех месяцев после разрыва с мальчиком сердечко ныло нестерпимо. Она уничтожила все письма – его и свои, те, которые он вернул ей. Сожгла в печке черно-белые фотографии, на которых была зафиксирована вся их история: Инга с мальчиком в песочнице, которую построил во дворе ее отец, Инга с мальчиком идут на рыбалку с удочками и стеклянной баночкой на веревочной ручке, Инга с мальчиком у костра, едят печенную в углях картошку. Инга с рыжим мальчиком… Жаль, но на черно-белых фотографиях совсем было не видно, что он огненно-рыжий.

Она аккуратно отделила на всех фотографиях себя от мальчика, свои половинки спрятала в ящик старого письменного стола, его половинки отправила следом за письмами в пламя печи.