Куда он денется с подводной лодки

Панин нехотя поднялся. Глядя в упор на Ингу, он открутил с горлышка бутылки пробку, влил в себя почти все содержимое емкости, отчего глаза у него резко стали тупыми и красными, как у кролика. Потом поднял чашку с ландышами, поднес цветы к покрасневшему носу, шумно понюхал, аккуратно поставил на стол и сделал нетвердый шаг к двери.

Инга подавила вздох облегчения. Она была как заведенная до отказа пружина, разорвать которую могло даже самое легкое натяжение. А Панин, путаясь в рукавах куртки, окончательно опьянел и под воздействием алкоголя расслабился, даже попытался улыбнуться на прощание, но улыбка вышла кривоватой, ненатуральной. И уж совсем все испортила сказанная им на прощание вместо привычного «до свидания» глупая фраза:

– Дура ты, Инга, ду-ра!

Вот так, разделил на два слога известное русское слово и с тем вывалился на крыльцо. А Инга закрыла за ним дверь на большой засов и, прижав ладошки к пылающим щекам, покачала головой. Ей было стыдно за него. «Кошмар! Неужели он не понимает, что так нельзя?! Сапог кирзовый! Солдафон!»

Инга долго не могла успокоиться. Она ходила из угла в угол, не могла увлечься ни книгой, ни телевизионной мутью. В голове была только выходка полковника Панина, это его «ду-ра!», брошенное в ее адрес только за то, что она хотела остаться самой собой и жить так, как хотелось этого ей.

– Эгоист и козел! – громко сказала Инга и вспомнила Илью Баринова, который ни двадцать лет назад, ни сейчас не мог позволить по отношению к Инге ничего подобного.

Ни на следующий день, ни в другие дни Инга не встречалась с Паниным. Она проводила время в домике, куда заказывала завтраки, обеды и ужины. На прогулки уезжала далеко, чтобы не столкнуться с Паниным на территории пансионата и в прилегающем к нему парке, и потому не видела, как «настоящий полковник» быстро утешился с дамой в пепельных кудельках, которую Инга приметила с первого дня отдыха: дама слишком громко хохотала, привлекая к себе всеобщее внимание.

А еще через неделю в памяти у Инги от полковника остался только мгновенно увядший букетик ландышей. Белые бубенчики, выгнанные из крошечной луковички раньше срока, пожухли и пожелтели, а листики засохли. Жалко, но закономерно, если не в срок да не вовремя.

* * *

Вернувшись в город, Инга первым делом заехала в автосервис, где обменяла взятый напрокат «фольксваген» на свою «мазду». Машинку можно было даже не осматривать: Олег Рыков был мастером на все руки и, если уж брался за ремонт, делал это блестяще.

– Привет, отпускница! – Олег галантно приложился к Ингиной ручке. – Как отдыхалось?

– Спасибо, Олежек! Отдыхать – не работать. А вообще-то надышалась воздухом и просто выспалась. Ну и гуляла по окрестностям. Представляешь, какой-то час езды, но тут, как всегда, не погода, а кошмар, а там – зима! Сугробы, елки по пояс в снегу, лыжи! Я, правда, кататься на них и не умею, но как факт – приятно. В общем, сказка.

– Завидую вам, барышня! Ну, пойдем твою ласточку смотреть.

– Да и смотреть не буду! Ты же знаешь – доверяю, как себе самой.

– Спасибо тебе! – Олег приобнял Ингу за плечи. – Ну, раз не будешь принимать машинку, пойдем пить чай.

– Отлично! И мой презент кстати. – Инга протянула Олегу пакет. – То, что ты любишь!

Инга засмеялась. Олег просто обожал сладкое, и лучшим подарком для него были шоколадные конфеты.

Пока пили чай и болтали по-дружески, пока Инга заезжала к Кузнецовым за лысым Митей и застряла у подруги на ужин – Тося и Софья Гавриловна отказались отпустить ее без рассказов об отдыхе, – до своего деревенского пристанища она добралась в потемках.

Здесь, как и на Карельском перешейке, лежал снег. Много снега. Правда, дорога была нормальная, разъезженная машинами – никаких сугробов и завалов. Но не это поразило Ингу. От калитки до крыльца ее домика дорожка была аккуратно вычищена, будто ее тут кто-то ждал. Удивившись, Инга скользнула взглядом по окнам соседа, хоть издалека видела, что в них ни огонька. В лунном свете было хорошо видно: от крыльца дома, где обитал ее когда-то рыжий мальчик из детства, тянулись две точно так же аккуратно вычищенные дорожки: одна – к калитке, другая – к дыре в заборе...

Инге стало ясно, кто постарался и кто ждал ее. Вот только проворонил возвращение. Она поспешила в дом – ее подгонял лысый кот Митя. Он недовольно ворчал в своем домике-сумке. В переводе с кошачьего это, видимо, означало: «Тебе-то хорошо в теплой шубке, можно под луной стоять разинув рот, а мне каково в тонком свитерочке?!!»

– Слышу, слышу, мой лысый котик! – запричитала Инга. – Пришли уже, не ворчи!

Она открыла дом и, не раздеваясь, кинулась растапливать печь. Потом достала валенки, нагрела их на чугунной плите, влезла в них с таким удовольствием, что даже кожей ощутила: вернулась домой. Митя по-свойски вскочил на печь, где у него была лежанка, и яростно драл там старую овчину.