Куда она ушла

Я предпочел бы эту тему не трогать. Но Мия же как ищейка, она почуяла след, и я довольно хорошо ее знаю, поэтому знаю, что надо либо швырнуть ей кусок кровавого мяса, либо же она найдет всю кучу гнилых трупов. Я предпочитаю пойти в обход.

– Вообще-то, было довольно занимательно. Журналистка тобой интересовалась.

– Что? – Мия резко разворачивает ко мне лицо.

– Во время интервью она задала вопрос про тебя. Про нас. Про то, что было в школе, – я смакую потрясение, проступившее на лице Мии. Вспоминаю, как она чуть раньше назвала Орегон прошлой жизнью. Ну, может, и не совсем уж прошлой! – Такое со мной впервые. Довольно странное совпадение, учитывая все обстоятельства.

– Я в совпадения больше не верю.

– Я ей ничего не сказал, но она раскопала старый фотоальбом Пантеры. Тот, где была фотка с подписью «Крутышка и Зануда».

Мия качает головой.

– О да, моя любимая.

– Не беспокойся, я ничего не сказал. Плюс ко всему, сломал ей диктофон. Все доказательства уничтожил.

– Не все, – говорит Мия, так и не сводя с меня глаз. – Пантера-то еще осталась. Не сомневаюсь, Ким страшно обрадуется, если ее школьные труды всплывут в каком-нибудь журнале международного значения, – она качает головой и начинает хихикать. – Если уж попал к Ким в объектив, то, считай, застрял там навсегда. Так что портить журналистке диктофон смысла не было.

– Знаю. Я просто психанул. Она меня провоцировала, выводила из себя оскорблениями, замаскированными под комплименты.

Мия понимающе кивает.

– Мне это знакомо. Ничего хуже не придумаешь! «Шостакович сегодня звучал просто завораживающе. Куда мягче, чем Бах», – чванливо произносит она. – Перевод: «Твой Шостакович сегодня – говно».

Не могу представить, чтобы Шостакович вышел говном, но отрицать, что тут мы друг друга понимаем, не буду.

– А что она хотела про меня знать?

– По-моему, она планировала большое разоблачение на тему того, что привело «Падающую звезду» в движение. Даже съездила разнюхивать к нам домой, пообщалась с кем-то из школы, ей рассказали о нас… о том… что между нами было. Ну и о тебе, о том, что с тобой случилось… – я замолкаю, опустив взгляд на реку, на проплывающую баржу, везущую, судя по запаху, мусор.

– А что произошло на самом деле? – спрашивает Мия.

Я не знаю, требует ли этот вопрос ответа, поэтому отвечаю шутливым тоном.

– А вот это я и сам до сих пор пытаюсь понять.

Я вдруг задумываюсь о том, что это, возможно, самые искренние слова, которые я за эту ночь произнес, хотя то, как я это произнес, все равно делает их лживыми.

– Менеджеры предупредили меня, что по мере роста популярности про эту аварию могут начать спрашивать все чаще и чаще, но я не думала, что их заинтересуют наши отношения. Ну, то есть поначалу не думала. Я даже ждала, когда кто-нибудь проведет такое расследование – ну, примется разыскивать призраков твоих бывших подружек – но, наверное, я оказалась недостаточно интересна по сравнению с твоими остальными… гм… пассиями.

Мия считает, что ее не донимали из-за этого, потому что она не так интересна, как Брен, о которой она, похоже, все-таки знает. Если бы она только представляла, как всему близкому окружению группы пришлось напрягаться, чтобы защищать ее, чтобы не касаться моих ран, которые снова разверзаются при упоминании ее имени. Что на данный момент целый ряд пунктов контракта на интервью посвящен запрещенным для обсуждения темам, и хотя непосредственно ее имя там не называется, главная задача – чтобы оно никак не всплывало. В целях ее защиты. И моей.

– Я думаю, что школа – это слишком уж древняя история, – заключает Мия.

Древняя? Ты уже вынесла все на помойку безмозглых школьных романов? Если да, то что же я, как дурак, все еще храню его в сердце?

– Ну, ты и я, это как Эм-Ти-Ви с каналом Лайфтайм, – отвечаю я как можно небрежнее. – Другими словами – наживка для акул.

Мия вздыхает.

– Эх. Ну, даже акулам, наверное, надо есть.

– В каком смысле?

– Ну, я не особо хочу, чтобы история моей семьи стала известна публике, но если такова цена за то, чтобы заниматься любимым делом, я бы, пожалуй, ее заплатила.

Опять эта идея, будто музыка оправдывает все – хотелось бы мне в это верить. Но я уже не могу. Да и не уверен, что раньше верил. Не музыка заставляет меня просыпаться по утрам, делать очередной вдох. Я снова отворачиваюсь от Мии к черной воде.

– А если ты не это любишь? – мямлю я, но слова теряются в шуме ветра и машин. Но я, по крайней мере, сказал это вслух. Хотя бы так.

Мне надо покурить. Перегнувшись через перила, я смотрю в сторону жилой части города, на трио из мостов. Мия подходит и становится рядом, а я все еще вожусь с зажигалкой, пытаясь прикурить.

– Бросил бы ты это, – говорит она, мягко коснувшись моего плеча.

Мне на миг показалось, что она про группу. Что Мия меня все же услышала и предлагает бросить «Падающую звезду» да и всю музыкальную индустрию. Я все жду, когда кто-нибудь даст мне совет уйти из этого бизнеса, но никто этого не делает. Но потом я вспоминаю, что она мне уже говорила то же самое сегодня – прежде чем потушить сигарету.

– Это непросто, – отвечаю я.