Куда она ушла

— Вообще-то, много. Его родителей убили, когда ему было восемь. Его растили бабушка с дедушкой.

Я знаю, что должен испытывать сострадание. Но на меня нахлынула ярость.

— Это какой-то клуб? — Спрашиваю я, мой голос надламывается. — Клуб, убитых горем, в который я не могу вступить?

Я жду, что она скажет «нет». Или что я тоже член этого клуба. В конце концов, я тоже их потерял. Хотя даже тогда между нами была большая разница, как будто какой-то барьер. Вот чего никогда не ожидаешь от горя — что это тоже соревнование. И неважно, как близки они были для меня, неважно, как люди сочувствовали мне, Денни, Кэт и Тедди не были моей семьей. И отчего-то эта незначительная деталь оказалась важна.

Очевидно, до сих пор ничего не изменилось. Потому что Миа останавливается и обдумывает мой вопрос.

— Может, и не клуб, убитых горем. А клуб виноватых. Тех, кого оставили.

О, не рассказывай мне о вине! От этого моя кровь закипает. И сейчас, на мосту, я чувствую, как подступают слезы. Единственный способ сдержать их — это найти одолевающий меня гнев и засунуть его подальше.

— Ты могла хотя бы сказать мне, — говорю я, срываясь до крика. — Вместо того, чтобы бросать меня, как игрушку на одну ночь, ты могла хотя бы ради приличия расстаться со мной правильно, а не оставлять в смятении на три года.

- Я не планировала это, — говорит она, ее голос тоже повышается. — Я садилась на тот самолет и не думала, что мы расстанемся. Ты был всем для меня. Несмотря на то, что это происходило, я не верила в это. Но так случилось. Находиться здесь, вдалеке от тебя, было настолько легче, что я даже не ожидала. Я и не думала, что моя жизнь еще может быть такой. Я испытала огромное облегчение.

Я думаю обо всех девушках, которых я не хотел видеть. Когда пропадали их запахи и голоса, я делал глубокий выдох. Большую часть времени даже Брин попадает под эту категорию. Чувствовала ли Миа то же самое в мое отсутствие?

- Я собиралась сказать тебе, — продолжает она, теперь ее слова были беспорядочны, — но сначала я была растеряна. Я даже не понимала, что случилось, только то, что без тебя мне было лучше, и как бы я смогла объяснить это тебе? Потом время шло, ты не звонил. И когда ты не стал добиваться объяснений, мне показалось, что ты, ты единственный из всех людей, ты понял меня. Знаю, я была трусихой. Но я думала… — Миа сбивается на секунду, но потом берет себя в руки. — Думала, что ты позволил мне это. Что ты все понял. В смысле, так мне казалось. Ты написал: «Она говорит, что должна выбрать: «я или ты». Она остается жить». Я не знаю. Когда я услышала «Рулетку», подумала, что ты все понял. Что ты злишься, но все знаешь. Я должна была выбрать себя.

- Это твое оправдание за то, что бросила меня, не сказав ни слова? Это трусливо, Миа. А еще жестоко! Так вот кем ты стала?

- Может быть, мне нужно было стать такой на время, — кричит она. — И мне жаль. Я знаю, что должна была связаться с тобой. Все объяснить. Но ты был не так уж доступен.

- Не говори ерунды, Миа. Я недоступен большинству людей. Но тебе? Два телефонных звонка и ты могла бы меня отыскать.

- Мне так не показалось, — говорит она. — Ты стал, — она затихает, имитируя взрыв так же, как Ванесса Легранд сегодня. — Феноменом. А не просто человеком.

- Это все чушь собачья, и ты знаешь об этом. Кроме того, прошло больше года с тех пор, как ты ушла. Год. Год, в течение которого я превратился в жалкий комок страданий, валяющийся в доме родителей, Миа. Или ты забыла и их номер, тоже?

- Нет. — Ее голос был безжизненным. — Но я не могла позвонить тебе.

- Почему? — Кричу я. — Почему нет?

Миа смотрит мне в лицо. Ветер хлещет ее волосы так, что она похожа на какую-то мистическую ведьму, красивую, сильную, и пугающую одновременно. Она качает головой и начинает отворачиваться.

О, нет! Мы зашли так далеко на этом мосту. Она может разрушить все, если хочет. Но ей придется все меня рассказать. Я хватаю ее и поворачиваю лицом к себе.

- Почему? Скажи. Ты должна мне это!

Она смотрит на меня огромными глазами. Прицеливаясь. И затем спускает курок.

— Потому что я ненавидела тебя.

Ветер, шум, все это исчезает на секунду, и я остаюсь со звоном в ушах, как после шоу, как тогда, когда кардиомонитор показывает прямую линию.

- Ненавидела? Почему?

- Ты заставил меня остаться. — Она говорит это тихо, и я не уверен, что услышал ее из-за ветра и машин. Но затем она повторяет уже громче. — Ты заставил меня остаться.

И вот она. Пустота в моем сердце, подтверждающая то, в чем часть меня никогда не сомневалась.

Она знает.

Атмосфера в воздухе изменилась. Будто можно почувствовать, как пляшут ионы в пространстве.

— Я все еще просыпаюсь по утрам и на секунду забываю, что их больше нет, — говорит она мне. — А потом вспоминаю. Ты знаешь, каково это? Снова и снова. Было бы намного легче… — И вдруг ее показное спокойствие раскалывается, и она начинает плакать.

- Пожалуйста, — я убираю свои руки. — Пожалуйста, не надо…