Куда приводят мечты

– Это означает буквально, – пояснил Альберт, – что у вас одинаковая длина волны и ваши ауры вибрируют в унисон.

У меня по-прежнему не возникло никакого отклика. Зачем мне это знать, если Энн этим не поможешь?

– Вот почему ты сразу же влюбился в нее, когда увидел в тот день на пляже, – продолжал Альберт. – Твоя душа радовалась воссоединению с ней.

Я лишь смотрел на него в упор. Почему-то эта новость меня не удивила. В жизни я никогда не был суеверным. И все же всегда настаивал на том, что мы с Энн встретились не случайно.

И все-таки какое значение может это иметь?

– Вот почему тебе так сильно хотелось быть с ней после смерти, – сказал Альберт. – Почему тебя ничто не останавливало…

– Тогда по этой же причине и она так сильно переживала, – перебил я его. – Она должна была себя убить. Чтобы соединиться со мной, вновь достичь этого унисона.

– Нет. – Альберт покачал головой. – Она сделала это не для того, чтобы соединиться с тобой. Разве могла она, если не верила в возможность этого? – Он снова покачал головой. – Нет, она убила себя, чтобы окончить свое существование, Крис. Поскольку считает, что твое существование уже окончено.

– Чтобы прервать свою боль, Альберт.

– Хорошо, боль, – согласился он. – Хотя решение было вызвано не этим. Неужели не понимаешь?

– Я знаю, что она страдала, это все, что я знаю.

Он вздохнул.

– Это закон, Крис, поверь мне на слово. Никто не имеет права…

– Какой толк знать все это, если это не поможет мне ее разыскать? – с горечью перебил я его.

– Дело в том, – сказал он, – что, поскольку вы – родственные души или духовные супруги, мне разрешили продолжать помогать тебе, несмотря на мои замечания.

Я в замешательстве на него смотрел.

– Если ее нельзя найти…

Я горестно замолчал; в сознании вдруг возникло видение: мы двое, подобно Летучим Голландцам духа, бесконечно блуждаем в поисках Энн. Он это имел в виду?

– Остается один путь, – сказал он, положив руку мне на плечо. – Единственная мучительная возможность.

ПОТЕРЯТЬ ЭНН НАВСЕГДА

Дежавю может быть ужасающим, в зависимости от того момента, который заново переживает человек. В состоянии леденящей, всепоглощающей угнетенности двигался я сквозь туман к виднеющемуся впереди зданию. «Освободи меня от этого черного бесконечного кошмара». Эта мольба вновь прозвучала в моем сознании.

Теперь этот кошмар вновь повторялся.

«Я уже был здесь прежде», – преследовала меня новая мысль. То, что на сей раз рядом со мной шел Альберт, не помогало. Несмотря на его присутствие, входя в церковь, я оставался наедине со своими страхами.

Как и прежде, скамьи были заполнены народом. Как и тогда, фигуры людей казались серыми и безликими. И меня снова понесло по среднему проходу, и я силился понять, зачем я здесь. Я понятия не имел, что это за церковь. Я знал только, что на этот раз рыданий Энн не слышно, потому что она мертва.

Они сидели в переднем ряду, близко придвинувшись друг к другу. При виде их я разрыдался, с отчаянием вглядываясь в родные черты. Мне были хорошо видны их лица, бледные, искаженные страданием, с полными слез глазами.

Душевное волнение сделало меня забывчивым. Даже не задумываясь, я подошел к ним и попытался их обнять. И сразу же понял, что они не отдают себе отчета в моем присутствии, устремляя взгляды вперед. Я вновь испытывал агонию собственных похорон, еще и удвоенную, оттого что это были похороны Энн.

Внезапно меня, как током, ударила одна мысль, и я стал озираться по сторонам. Я ведь был наблюдателем на своих похоронах. Возможно ли…

– Нет, Крис, – сказал Альберт. – Ее здесь нет.

Я старался не смотреть на детей, не в силах вынести выражение их лиц, а также мысль о том, что они теперь совсем одни.

– Эта женщина была любима многими, – услышал я произнесенные нараспев слова.

Я посмотрел в сторону алтаря и увидел смутный силуэт священника, произносившего панегирик. «Кто он такой?» – недоумевал я. Я его не знал. Он не знал Энн. Как же мог он говорить о ней так, словно был близко знаком?

– Как жена и мать, подруга и соседка. Любима своим недавно умершим мужем, Кристофером, и детьми, Луизой и Марией, Ричардом и Йеном.

Я отвернулся от него в тоске. Какое право имел он говорить?..

Увидев, что делает Альберт, я потерял ход мысли.

Он стоял перед Ричардом, возложив правую руку на его голову, словно даруя моему сыну бессловесное благословение.

– Что ты делаешь? – спросил я.

Он поднял левую руку, ничего не сказав, и я понял, что он призывает к молчанию. Я уставился на него. Через несколько секунд он отошел от Ричарда и встал перед Мэри, также положив руку ей на голову. На миг меня поразила нелепость того, что она смотрит в упор на плотное (для меня) тело Альберта, не видя его. Я снова был в недоумении от поступка моего спутника.

Потом я опять отвернулся, невыносимо страдая при взгляде на Мэри.

Как же я раньше его не заметил? Приближаясь к гробу, я ощутил тоску и отчаяние. «Слава Богу, он закрыт», – подумал я. По крайней мере, дети избавлены от тягостного зрелища.