Куда пропали снегири?

Бабушка обижалась. А сегодня - снегири! День рождения! Катя загадала... Собрались девчонки из класса, Павлик пришёл, ещё два паренька. Сложи­лись и подарили Кате хрустальную вазу. Посидели, попрыгали под магнитофон, объелись бабушкиными пирогами. А Катя всё прислушивалась к шагам, не почтальон ли, не с телеграммой от Миши? Вечер уже... Шаги. Катя смотрит на дверь. Вот на ступень­ках терраски отряхивают снег, вот стучат, вот вхо­дят. Миша?! Воротник куртки запорошен снегом, в кожаном потёртом чехле гитара, смеющиеся глаза, розы. Он укутал их в несколько слоев газет, а когда достал и протянул Кате... Роскошные, бледно-розо­вые, они совсем не помёрзли, они мгновенно впитали в себя деревенское тепло, изысканные бутоны рас­слабились, горница расцвела от них райским садом. А как расцвела Катя! Она стояла с розами в руках, тоненькая, в короткой пышной юбочке, с волосами, струящимися по плечам, с глазами, из которых вы­плёскивалось счастье.

-    Здесь живёт самая красивая девочка на свете? Я принёс ей цветы, новую песню и своё сердце...

Гости после Мишиных слов поникли. Его изыскан­ность, эти розы, такие нелепые в простеньком доме с домоткаными половиками по полу и клетчатой, за­тёртой до белесых пятен клеёнкой на столе, эти слова, будто не вольные из сердца, а из какого-то средневе­кового романа, всё это сконфузило гостей и они стали собираться.

-    Нет! - Катя метнулась к гостям. - Не уходите, прошу вас, мы сейчас будем петь под гитару. Да, Ми­ша, ты сыграешь нам?

Она поставила цветы в вазу, подаренную одноклас­сниками. Принялась смущённо убирать со стола гряз­ные тарелки, куски пирога, метнулась к полке с чистой посудой, потом умоляющим взглядом посмотрела на бабушку: выручай...

-    Никуда никто не пойдёт. Надо гостя накормить сначала, гость с дороги. Вот холодец, вот пирожки, са­латик. А песни потом будете петь, успеете.

Поели. Миша стал настраивать гитару, запел, без стеснения устремив взор на Катю. Она смущённо опустила глаза, гости тоже. Решили погулять. Ушли, а бабушка, собирая посуду, всё пыталась понять, по­чему так неспокойно у неё на душе. Миша не то что не понравился ей, он был каким-то чужим, почти инопланетянином, залетевшим в их прихваченное морозцем Матрёнино по случаю, по ошибке. В нём была какая-то натянутая деликатность, что-то не­настоящее, придуманное. Это так заметно, но Катя! Миша для неё свет в окошке, особенно теперь, когда он ради неё приехал в такую даль, да ещё эти розы, да ещё эти песни. Неспокойно на душе у Варвары Семё­новны. Холодец наварила. Его особенно и не ели, раскис в глубокой тарелке. Одна розочка-то Мишина прямо в холодец склонилась, видать, прибило её мо­розом. Неспокойно на сердце. А как сказать? Разве послушает... Кто из них сейчас слушает, сами гра­мотные, сами всё знают. Родители далеко, им и забот мало, а она-то рядом. Не дай Бог, беда, как оправда­ется, как будет им в глаза смотреть.

Катя пришла под утро. Тихонько юркнула под оде­яло, спала долго, до полудня. А встала, была весела, возбуждённо рассказывала:

-   Мы, бабушка, до утра гуляли. Сначала пошли в Агапово, Миша сказал своим, что приехал, а то ведь он сразу ко мне, не предупредил, из Агапова опять к нам, так всю ночь и ходили.

-   А ребята?

-   А ребята домой ушли, замёрзли... - Катя отвела глаза.

Она бесцельно бродила по дому. Поменяла воду в розах, долго смотрела в окошко.

-   Бабушка, а снегири утром прилетали?

-   Прилетали...

Она скучала. Миша приезжал всего на один день, поздравить Катю. Потянулись такие обычные, такие долгие зимние будни. Катя ждала писем, нервничала, срывалась на бабушку. Писем не было, несколько раз она ходила звонить на почту, но скорее всего не до­звонилась. Она сторонилась Варвары Семёновны, сов­сем не разговаривала с ней, злилась. Бабушка и не заводила разговор о Мише, как Божий день было яс­но - Катя не хочет этого разговора.

И вот первая весточка злой, надвигающейся беды. Катю затошнило. Сначала она в недоумении рассуж­дала вслух, чем это она могла отравиться. Потом вдруг притихла, испуганно затаилась, стала плакать по ночам. И бабушка стала плакать. Тоже втихомолку. Но плачь, не плачь, а разве уйдёшь от разговора?

-   Катя, деточка моя, не терзай себя. Раз уж случи­лось это, ничего не поправишь. Напиши письмо Мише, сообщи ему, вас распишут, когда такое бывает - рас­писывают.

-   Бабушка, - Катя подняла на неё заплаканные гла­за, - бабушка, я ему звонила два раза, а писем написа­ла, знаешь сколько... Он не хочет разговаривать, он меня... разлюбил. Говорит, ему творчеством надо за­ниматься, а тут я со своими проблемами.

-   Я ему покажу творчество! Соблазнил девочку, ду­шу чистую, доверчивую, а теперь творчество. Вот по­еду в институт к нему, расскажу про его творчество!

-   Только попробуй, - Катя смотрела на бабушку жёстким взглядом. - Только попробуй, пожалеешь...