Куда смотрит прокурор?

– На подвиги потянуло? Не наше это дело! Наше дело что? На нарушения закона реагировать, а не подсматривать и подглядывать. Понял? А то, – крякнул Туз, – смотри, чтобы он тобой не занялся. Мало тебе тогда не покажется. Он теперь, по моим данным, с адвокатом одним спелся. Есть у нас тут такой Шкиль, из новых и больно прогрессивных… Такой расторопный, что на ходу подметки режет. Многие теперь свято верят, что он кого захочет от приговора спасет, а кого захочет – посадит. Он у нас тут теперь новый герой!

– Герой нашего времени, – решил еще раз блеснуть эрудицией Гонсо.

Но Туз лишь рассеянно кивнул головой. Видимо, ему было не до гения Лермонтова. Проклятый адвокат Шкиль занимал все его мысли.

– А помощником у него Мотька Блудаков, наш, лихоманский. Я помню, как его мать еще в брюхе носила, а теперь он тоже – деловой. С этого Шкиля глаз не сводит, атаманом называет.

– А он что, из казаков, что ли, этот Шкиль?

– Это дед у него был казак, а отец сын казачий… А сам он – хрен собачий!

Герард Гаврилович по выражению лица Туза понял, что затронул самое больное место прокурора.

– Эти двое, Шкиль да Мурлатов, кого хочешь раком поставят, – мрачно констатировал Туз. – Некоторых наших работников, можешь представить, Гаврилыч, чуть ли не до слез в суде доводят.

Туз расстроенно замолчал, видимо, сильно переживая позорную страницу в истории его прокуратуры.

– А шламбаум – это что? – спросил Гонсо. Он как раз, наоборот, ощутил прилив сил и волнительную готовность вступить в схватку с коварным капитаном и циничным пронырой-адвокатом. – Вы сказали: капитан-разбойник со своим шламбаумом…

– Не что, а кто! – наставительно поднял толстый, заросший седыми уже волосами палец Туз. – Лейтенант Кардупа Афанасий Титович по прозвищу Шламбаум. Тоже персонаж! Местная достопримечательность.

– Интересное прозвище, необычное.

– Он сам его для себя сочинил. Когда еще в ГАИ работал, то говорил про себя так: «Я – шламбаум поперек разрушителей правил дорожного общежития». Вот и прилепилось.

– Странно он как-то выражается…

– А у него мозг так устроен – все слова или на свой лад произносит, или на свой лад употребляет. Он на флоте служил, так как начнет рассказывать – народ лежит! «Шли мы в сильные шторма, выходит, из Мурманска по компасу на Севера – на Франца Иосифовича через Внематочкин Шар…» – передразнил Туз неведомого Шламбаума.

– Ничего не понял, – честно признался Герард Гаврилович. – Что это за шар такой – внематочкин?

– Ну так! Это же Шламбаум! То есть плыли они на Землю Франца-Иосифа через пролив Маточкин Шар, есть такой между Баренцевым и Карским морем. Его поправляют, а он: «Твой шар, может, и Маточкин, а мой – Внематочкин». А потом, значит, он из своей сорокапятимиллиметровой пушки все цели положил и… всем очко утер… А потом он на базе уже тогда смотрел норвежское телевидение, потому как база аж рядом с Норвегией была. Что уж он там по-норвежски понимал, то никому не ведомо… И еще он там на маргале жарил корешей – это значит, на мангале жарил корюшку. Рыбу такую. Ну а протоколы, которые он пишет, это отдельная песня! «Со внешности каких-либо насильственностей не обнаружено…» Что это значит – только капитан Мурлатов, который ему покровительствует, разобрать и может. «Ноги трупа, обутые в кирзовые сапоги, лежали вдоль туловища…» Это понять можно?! Или: «Установлено: труп является фамилией Куроедов, в живности работал бухгалтером…»

– Веселый дяденька!

– Это есть! Я несколько таких его фразочек специально запомнил, чтобы жизнь такой грустной не казалась. Например, «Бездушевное тело тащили войлоком». А вот еще. Ну, это, я считаю, настоящий шедевр! «На столе стояли две бутылки водки – одна наполовину выпитая, а другая наполовину недопитая…»

– Прямо философское наблюдение! – невольно восхитился тонкостью мысли неведомого Шламбаума Гонсо. – Интересно, как он установил, где какая? По каким признакам?

– Я тоже как-то мужикам за рюмкой рассказал, так мы потом весь вечер спорили – можно это установить или нельзя? Так что ты, Гаврилыч, не вздумай у Шламбаума спросить при случае что-нибудь такое-эдакое! Например, про презумпцию невиновности. Он тебе такое расскажет, что долго потом не очухаешься. По ночам проклятая будет сниться… А Драмоедова нашего знаешь, как он кличет?

– Наверное, Дармоедовым.

– Это когда как. Иногда и Дерьмоедовым. Но самое у него любимое выражение – Содом и геморрой. Он так и говорит: жизнь – это сплошной Содом и неизбежный геморрой… Тут, может, он и прав.

А капитан-разбойник Мурлатов, перебравший накануне коньяка под шашлык по-карски в хорошей компании, в это же самое время сидел у себя в кабинете и слушал сквозь открытое окно, как Шламбаум дрючит во дворе курсантов из школы милиции, присланных в управление на практику.

– Как меня учили, вам в сказке не сказать, – гудел Шламбаум. – У нас политика была доходная до каждого курсанта. Как говорил лично мне товарищ прапорщик Хрюков? А так. На беспорядки в Чехословакии ответим порядком в тумбочке. А?.. Сказал – как обухом по башке. Зато на всю жизнь.