Куда смотрит прокурор?

Он в подробностях и деталях вспоминал прошлое, нервный, рваный роман с Оксаной. В памяти всплывали встречи, слова, жесты. Как все это объяснить, рассказать Василисе? Оксана всегда и перед всеми чувствовала себя виноватой и неправой, что иногда даже выводило его из себя. А уж о том, чтобы принести Василисе хоть какие-то страдания и тревоги – а они были неизбежны, если бы они решили жить вместе, – Оксана тогда даже думать не могла, ей становилось плохо. А сын? Знал ли он о нем? Если бы захотел, то догадался бы, но… Не то чтобы он испугался, просто Оксана вдруг проявила совершенно необычную для нее хитрость. Сказала, что есть человек, который ее любит и с которым она обретет нормальную жизнь в другом городе, не надо, чтобы они мешали друг другу… Туз своим прокурорским нюхом, конечно, чувствовал, что она хитрит, недоговаривает, уходит от ответов, но был какой-то неудачный период их отношений… Василиса начала по-девчоночьи дурить, и он с облегчением как бы поверил в эту нелепую историю. Хотя откуда у Оксаны мог взяться мужик, если она никого, кроме Туза, и не видела? Он тогда даже разыграл оскорбленное достоинство – ах, мол, так… И потом всегда успокаивал и обманывал себя тем, что у нее есть муж и нечего лезть в чужую семью… Когда узнал через несколько лет, что Оксана живет одна с сыном и бедствует, успокоил себя тем, что сын, видимо, от того самого мифического мужика, о котором она говорила… Он стал слать ей переводы, опять же не желая признаться самому себе, что шлет их, возможно, матери его ребенка… Время от времени в нем вспыхивало желание прояснить все до конца, но все что-то мешало. А потом Василиса развернулась во всю широту своего характера, началась настоящая катавасия с гнусными фильмами и книжками, подо зрительными компаниями… И работа, бесконечная, не отпускающая от себя ни днем ни ночью…

Как рассказать, объяснить все это, думал Туз. Но зато теперь все иначе, кто-то свыше разрубил этот узел, и ему остается только со смирением принять все открывшиеся радости и тягости, которые почему-то теперь казались совершенно не страшны.

И за все это время он ни разу не вспомнил ни Герарда Гавриловича Гонсо, ни Артура Сигизмундовича Шкиля.

Туз забылся только под утро. Когда вошла хмурая, невыспавшаяся Василиса, он посмотрел на нее с ободряющей улыбкой.

– Мы можем поехать туда прямо сейчас? – спросил он. И удивился, как спокойно прозвучал его голос.

– Можем, – сказала дочь, – мы все можем. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь? Может, ехать никуда не надо, а лучше вызвать врача?

– Я в порядке, – бодро возразил Туз. И он действительно чувствовал себя вполне пристойно. – И как он тебе показался?

– Братик, что ли? Братишка? – хмыкнула Василиса. – Здоровый парень, весь в нашу породу. И зовут – Ваня. Можно и Жаном звать – одно и то же.

– Ты не сердишься, дочь? – вдруг спохватился Туз.

– Папа, – сурово произнесла Василиса, которая тоже не спала большую часть ночи и прикидывала все возможные варианты дальнейшего развития событий. – Ты, я вижу, совсем рассиропился, как писали когда-то в книжках. Но я должна предупредить тебя сразу: ему не за что любить нас с тобой. Зато, возможно, есть за что ненавидеть. Да-да, только не смотри на меня глазами праведника. Мы с тобой не праведники. Особенно по отношению к нему и к Оксаночке. И кто знает, какие счета выставит он нам с тобой. У него было достаточно времени, чтобы насчитать по полной программе. Ты не знаешь это поколение, а я их вижу в техникуме каждый день. Папа, это тяжелые ребята. От них не стоит ждать снисхождения.

С лица Туза так и не сходило умильно-покорное выражение, все больше и больше раздражавшее Василису. Неужели это просто ревность к объявившемуся братишке, которого он вдруг возлюбил всеми фибрами души, хотя и не видел еще ни разу, подумала она. И вдруг почувствовала, как ей не хватает насмешливой уверенности Артура, его умения чувствовать себя как рыба в воде в любой ситуации и называть вещи своими именами.

– Я хочу его видеть.

Голос Туза по-прежнему звучал возвышенно-страдальчески. Василиса поняла, что с ним произошло что-то серьезное и он уже никогда не будет тем, каким она его знала всю жизнь и любила. Он будет другим, и неизвестно, что она будет испытывать к этому другому человеку.

В машине они молчали, погруженные каждый в свои мысли. Туз незаметно для себя принялся думать об Оксане, пытаясь представить себе, как она сейчас выглядит и какой будет их встреча, теперь ставшая, по его разумению, неминуемой. А Василиса все ни как не могла успокоиться от того переворота, что произошел в отце, от осознания, что теперь не только она единовластная правительница его сердца, но и какой-то Ваня, от которого еще неизвестно чего надо ждать. И результатом этих горестных недоумений сам собой становился вывод: сейчас никого ближе Артура у нее, как выясняется, нет.

Торжественной встречи не получилось. Шкиль, отворявший им ворота, сказал, что Ваня побежал на пруд купаться. Он вообще очень следит за собой и гордится своим тренированным и ловким телом.