Куда смотрит прокурор?

Оказалось, вырос Модест Замотаев в семье сильно пьющего учителя пения, отсюда и нелепое имя, из-за которого он претерпел в детские годы много насмешек и унижений. Однажды темной и холодной осенью мальчик Модест, старавшийся появляться дома как можно реже, оказался у церкви, где его приметил и пригрел священник – отец Василий. Он проявил к Модесту такое искреннее участие, что мальчик проводил в церкви все свободное от школы время, постигая заодно таинства службы и библейских текстов. Отец Василий был человеком необъятной доброты и необыкновенного обаяния. Но через несколько лет в храме его сменил отец Антоний, и Модест увидел своими глазами, что священник может быть и сластолюбцем. В душе и мыслях Модеста, где отец Василий без устали сеял доброе и светлое, отец Антоний совершил страшный погром и поистине вверг его душу в сомнения. С тех пор Модест, встречаясь со служителями церкви, всегда первым делом постановлял для себя, кто перед ним – отец Василий или отец Антоний. И хотя таких Антониев он больше никогда не встречал, тем не менее сей образ часто бередил его память.

Гонсо вдруг ясно понял, что вот тут где-то рядом та тайна Замотаева, которую он пытался разгадать все последние дни.

– И что дальше, Модест Владиленович? – осторожно спросил он. – Что значит – поступал с ними соответствующе?

– Ах, Герард Гаврилович, не разочаровывайте вы меня, – ушел от ответа Замотаев. – Я думал, вас ис тория мытарства молодой души взволнует! Потому что помышление сердца человеческого – зло от юности его. А вам все преступления мерещатся! Я призвал тебя проклясть врагов моих, а ты благословляешь их!

– Никого я не благословляю, – пожал плечами Гонсо. – Только учтите, если вы хотите сообщить следствию о каких-то новых обстоятельствах, времени у вас осталось немного. На днях я заканчиваю расследование, а там…

– Понимаете, вот вам лично про новые обстоятельства я поведать готов, а вот следствию… Вы-то, я вижу, человек хороший, а следствие – это в моем представлении просто зверь какой-то. А сказано нам: не предай зверю душу горлицы…

– Ладно-ладно, Модест Владиленович, про горлицу-то тоже, знаете, перебор. Вам до горлицы!

– Увы, действительно, душа моя не голубица, у которой крылья покрыты серебром, – согласно поник головой Замотаев. – Но на большие откровения я сегодня не способен, Герард Гаврилович. Не готов. Дайте мне пару дней, чтобы я мог разобраться с сердцем своим.

– Только не забывайте, что лукаво сердце человеческое более всего и испорчено…

Слова эти Герард Гаврилович как-то услышал от Василисы и потому запомнил. И сейчас они пришлись настолько кстати, что он не мог их не вставить.

– Ого! – насмешливо восхитился Замотаев. – Книгу пророка Иеремии цитируете… А дальше что там, помните?

Герард Гаврилович покраснел. На кой, спрашивается, ляпнул? Чего хотел показать? Разумеется, ничего он больше не помнил.

– А дальше там говорится, что только Господь узнает его и проникнет его. То есть это самое лукавое сердце человеческое… Кстати, Герард Гаврилович, там дальше замечательное место идет. Запомните, оно просто как в помощь следственным органам произнесено. «Куропатка садится на яйца, которые не несла; таков приобретающий богатство неправдою: он оставит его на половине дней своих и глупцом останется при конце своем». Вот интересно, если неправедное богатство оставить на половине дней добровольно, то при конце останешься все равно глупцом или превратишься в мудреца? Вопрос. А у вас что, Библия есть?

– Есть, – покраснел Гонсо. Библия у него и вправду была, только вот заглядывал он в нее лишь по великим праздникам.

Замотаева увели. И только тогда Герард Гаврилович ясно понял, что сказать ему есть что. Какие-то очень серьезные вещи он скрывает. Но скажет или нет, зависит от того, кто возьмет в нем верх – отец Василий или отец Антоний, разодравшие его сознание надвое.

А еще, деловито подумал Гонсо, рассчитывать только на совесть Модеста Владиленовича вряд ли стоит. Она у него гибкая да послушная. Поэтому надо поинтересоваться, не проходила ли в сводках информация о нераскрытых хищениях в церквях и среди священников…

Глава 21. Охота на херувима

Она добровольно согласилась, чтобы я ее изнасиловал, поэтому не вижу, в чем моя вина.

Из выступления подсудимого

Позвонил дежурный милиционер.

– Герард Гаврилович, вас тут гражданка спрашивает, – сообщил он. И, чуть помедлив, добавил: – Молодая…

– А по какому делу? – строго осведомился Гонсо.

При слове «молодая» он сразу вспомнил все, что произошло в парикмахерской, девушку Алину и последовавшие за этим неприятности и скандалы. Нет, больше его на такие шутки не купишь!

– Говорит, по личному, – доложил милиционер.

– По личному? Ладно, скажите, пусть подождет, я сейчас спущусь.

Никаких гражданок, особенно молодых, Гонсо не ждал, но время было обеденное, и он все равно собирался сходить куда-нибудь перекусить.