Куда ты пропала, Бернадетт?

Я так встревожился, что перенес деловую поездку, чтобы поужинать вдвоем с женой. Мы встретились в мексиканском ресторане. Как только сделали заказ, я сразу заговорил про галоперидол:

– Не ожидал увидеть тебя в аптеке.

– Тссс!

Бернадетт, оказывается, подслушивала разговор за соседним столиком.

– Они не знают, чем буррито отличается от энчилады! – Она так напрягала слух, что черты ее лица заострились. – Боже мой! Они не слышали про моле. Как они выглядят? Не хочу оборачиваться.

– Обыкновенно.

– Что значит «обыкновенно»? На кого они похожи? – Она не выдержала и быстро оглянулась. – Да они сплошь в татуировках! Ха, ты настолько крут, что расписал себя от макушки до пят, но путаешь энчиладу с буррито?

– Насчет сегодня, – начал я.

– Да-да-да. Что это за мошка с тобой была? Из «Галер-стрит»?

– Су-Линь – мой новый администратор. У нее сын учится вместе с Би.

– Ну, все. Для меня теперь все кончено.

– Что кончено?

– Вся мошкара меня ненавидит. Она настроит тебя против меня.

– Это просто нелепо. Никто тебя не ненавидит.

– Тссс! Официант. Пришел принять у них заказ.

Она отклонилась назад и влево, дальше, еще дальше, изогнулась, как шея жирафа – и тут из-под нее вылетел стул, и она плюхнулась на пол. Весь ресторан обернулся посмотреть. Я вскочил и помог ей встать. Бернадетт поднялась, вернула на место стул и снова взялась за свое:

– Ты видел, какая у того мужика татуировка на руке с внутренней стороны? Похоже на рулон скотча.

Я отхлебнул «Маргариты» и перешел к плану Б. Он состоял в том, чтобы переждать бурю.

– Знаешь, что вытатуировано на руке у одного парня из «Старбакса»? Скрепка! Раньше татуировка была протестом. А теперь люди накалывают себе канцелярские принадлежности. Понимаешь? – Вопрос, конечно, был риторический. – Не смей делать татуировки! – Она снова обернулась и с шумом втянула в себя воздух: – Господи. Это не просто рулон скотча. Это в буквальном смысле шотландский скотч в черно-зеленую клетку. Ну и ну. Если соберешься наколоть себе клейкую ленту, выбирай обычный скотч! Как ты думаешь, что случилось? В тату-салон в тот день прислали особый каталог?

Бернадетт зачерпнула гуакамоле чипсиной, но та сломалась.

– Господи, как я ненавижу здешние чипсы. – Она стала есть гуакамоле вилкой. – Так о чем ты говорил?

– Меня интересует лекарство, которое тебе не дали в аптеке.

– А, ну да! – сказала она. – Доктор выписал мне рецепт, в котором оказался галоперидол.

– Это из-за бессонницы? Ты что, не спишь?

– Не сплю? – спросила она. – С чего ты взял?

– От чего было лекарство?

– Успокаивающее.

– Ты ходишь к психиатру?

– Нет!

– Ты хочешь пойти к психиатру?

– Боже мой, нет! Я просто переживаю насчет круиза.

– Насчет чего конкретно ты так переживаешь?

– Насчет пролива Дрейка. И людей. Ну, ты знаешь.

– Вообще-то нет.

– Там будет куча народу. Я не слишком хорошо себя чувствую на людях.

– Думаю, тебе надо с кем-то посоветоваться.

– Вот я с тобой и советуюсь.

– С профессионалом.

– Я как-то пыталась. Пустая трата времени и денег. – Она наклонилась вперед и зашептала: – Слушай, около окна стоит парень в костюме. Я его вижу четвертый раз за три дня.

И знаешь что? Если ты сейчас на него посмотришь, его там не будет.

Я обернулся. Человек в костюме удалялся по тротуару.

– Что я говорила?

– Ты хочешь сказать, за тобой следят?

– Пока неясно.

Рыбацкие жилеты, сон в общественном месте, психотропы, а теперь еще и мания преследования?!

Когда Би было два года, она страстно полюбила книжку, которую мы с Бернадетт сто лет назад купили в Риме у уличного торговца.

РИМ: прошлое и настоящее.

Путеводитель по историческому центру Древнего Рима с реконструкциями памятников.

В книге поверх фотографий сегодняшних руин наложены изображения зданий в пору расцвета Древнего Рима. Би сидела на больничной койке, привязанная к мониторам, и часами листала эти картинки. У книги была пухлая красная пластиковая обложка, и Би ее жевала.

Я понял, что сейчас передо мной прошлое и настоящее Бернадетт. Между той женщиной, в которую я влюбился, и этой, сидящей напротив и полностью неуправляемой, зияет пропасть.

Мы вернулись домой. Бернадетт уснула, а я залез в ее шкафчик с лекарствами. Он был битком набит пузырьками, на этикетках которых расписалась целая армия врачей: ксанакс, клоназепам, амбиен, хальцион, тразодон… Все пузырьки были пустые.

Доктор Куртц, я не стану делать вид, будто понимаю, что с моей женой. Это депрессия? Маниакально-депрессивный психоз? Она сидит на таблетках? У нее паранойя? Не знаю, что там еще может быть при нервном срыве. Как ни назови – думаю, не ошибусь, если скажу, что моя жена нуждается в содействии медиков.

Ханна Диллард прекрасно отзывается о вас, доктор Куртц, а также о той неоценимой помощи, какую вы оказали Фрэнку в тяжелый для него период жизни. Если я ничего не путаю, сначала Фрэнк сопротивлялся лечению, но вскоре поменял свое отношение к нему. А на Ханну ваши усилия произвели такое впечатление, что она вошла в общественный совет вашей клиники.