Куда ты пропала, Бернадетт?

Я не знала, что у мамы были другие дети. Мне казалось, что она предпочла бы родить всех этих детей и любила бы их так же, как меня, но выжила только я, и то подпорченная, с больным сердцем.

– Пол Йеллинек прав. Он отличный парень, настоящий друг. Надо бы нам съездить в Лос-Анджелес и погостить у него. Он знал Бернадетт лучше всех. Он понимал, что ей необходимо творить.

– Или она превратится в угрозу для общества.

– Вот тут я действительно подвел твою маму. Она была художником, и она перестала творить. Я должен был сделать все возможное, чтобы она вернулась к работе.

– А почему не сделал?

– Не знал, как. Заставить художника творить… это неподъемно. Я умею программировать. А этого не понимал. До сих пор не понимаю. Знаешь, пока я не прочел ту статью в «Артфоруме», я не помнил, что мы купили «Стрейт-гейт» на ее мак-артуровские деньги. Вокруг нас в буквальном смысле рушились ее надежды и мечты.

– Не понимаю, чего все прицепились к нашему дому.

– Ты когда-нибудь слышала, что мозг обладает механизмом вытеснения?

– Нет.

– Допустим, тебе вручают подарок, ты его открываешь и видишь, что это роскошное бриллиантовое колье. Сначала ты вне себя от радости, бегаешь по потолку и просто счастлива. Назавтра колье тебя тоже очень радует, но уже не так. Через год ты на него смотришь и думаешь: «А, это старье». С негативными эмоциями то же самое. Допустим, у тебя треснуло ветровое стекло. Ты страшно расстроилась. О нет, моя машина, стекло разбито, я ничего не вижу, это трагедия! Но у тебя не хватает денег заменить его, и ты ездишь так. Через месяц тебя спрашивают, что случилось с ветровым стеклом, а ты говоришь: «В каком смысле?» Потому что твой мозг это вытеснил.

– Когда я первый раз пришла к Кеннеди в гости, – сказала я, – у нее в доме пахло просто отвратно. У нее всегда так пахнет, потому что ее мама вечно жарит рыбу. Я спросила, откуда вонь, а она: «Какая вонь?»

– Именно. Знаешь, почему мозг это делает?

– Не-а.

– Для выживания. Надо быть готовым к новым впечатлениям, потому что они часто сигнализируют об опасности. Если живешь в джунглях, полных благоуханных цветов, нельзя все время восторгаться ароматом – рискуешь не учуять хищника. Вот почему считается, что мозг вытесняет ощущения. Это в прямом смысле вопрос выживания.

– Круто.

– То же самое произошло со «Стрейт-гейт». Мы вытеснили дыры в потолке, сырые пятна на полу, заколоченные комнаты. Не хотел говорить тебе этих слов, но люди так не живут.

– Мы так жили.

– Мы так жили.

Прошло много времени. Было хорошо. Кругом не было никого, кроме нас двоих и тюленя. Папа вертел в руках гигиеническую помаду.

– Мы были как «Битлз», пап.

– Я знаю, малыш, что ты так думаешь.

– Серьезно. Мама – это Джон, ты – Пол, я – Джордж, а Пломбир – Ринго.

– Пломбир, – засмеялся папа.

– Ага, Пломбир. «Обижен на прошлое, страшится будущего».

– Что? – спросил папа, растирая помаду по губам.

– Это мама прочла в книжке про Ринго Старра. Там говорилось, что сегодня он обижен на прошлое и страшится будущего. Мама хохотала как сумасшедшая. С тех пор стоило нам увидеть, как Пломбир сидит, разинув рот, мы говорили: «Бедный Пломбир – обижен на прошлое, страшится будущего».

Папа расплылся в улыбке.

– Су-Линь… – начала я, но, произнеся ее имя, запнулась. – Она хорошая. Но она как какашка в рагу.

– Что в рагу? – переспросил папа.

– Допустим, ты готовишь рагу, – начала объяснять я. – Оно очень вкусное, и ты наверняка хочешь его съесть, да?

– Допустим.

– А потом кто-то подбросил в него маленькую какашку. Но даже если она очень маленькая, и даже если ты ее очень хорошо размешал, – захочешь ли ты теперь есть это рагу?

– Нет.

– Так вот, Су-Линь – это какашка в рагу.

– По-моему, это несправедливо, – сказал он, и мы оба засмеялись.

За все время путешествия я первый раз как следует посмотрела на папу. На голове у него была эластичная повязка, закрывающая уши. На носу – цинковая мазь. Лицо блестело от солнцезащитного и увлажняющего кремов. На нем были темные альпинистские очки со шторками по бокам. Заклеенная линза была незаметна, потому что другая была такой же темной. Ненавидеть его было не за что.

– Знаешь, не только тебе приходили в голову безумные идеи насчет мамы. Я думал, что, может быть, она сошла с корабля, увидела меня с Су-Линь и как-то сумела проскользнуть мимо нас. Знаешь, что я сделал?

– Что?

– Нанял в Сиэтле частного сыщика, чтобы он поехал в Ушуаю ее искать.

– Правда? Настоящего частного сыщика?

– Они занимаются розыском людей вдали от дома. Мне его порекомендовал кто-то с работы. Он просидел в Ушуае две недели, проверял приходившие и уходившие суда, отели. Ничего не смог найти. А потом мы получили рапорт капитана.

– Да… – протянула я.

– Би, – осторожно сказал он. – Мне надо тебе кое-что сказать. Ты заметила, что я не бешусь из-за невозможности проверить почту?

– Да нет. – Мне стало стыдно. Я только сейчас поняла, что вообще не думала о папе. А ведь это была правда, обычно он постоянно проверяет почту.

– У нас огромная реорганизация. Кажется, о ней должны объявлять прямо сейчас, когда мы тут сидим. – Он посмотрел на часы. – Сегодня десятое?