Младший Миронов тоже был коммунистом и до войны председательствовал в соседнем сельском совете. Своей семьи, хотя уже за тридцать, еще не успел завести. С началом войны в райкоме партии ему приказали организовывать подполье. А теперь, как выяснил Игнат, его младший брат был у партизан комиссаром, и уже дважды навещал своих родных. Адама ждали и на прошлой неделе, не спали всю ночь, однако тот так и не появился. Старики очень переживали и за своего младшего: как бы чего не вышло, не нарвался на лихих людей, которые, пробежал слух, стали появляться в их местах как грибы после дождя. Набегали все больше с украинской стороны, называясь партизанами, но вели себя как бандиты: забирали у людей силой последнее добро. А еще и немцев бойся – не менее страшной беды. Но отцу кто-то подсказал: в планах партизанского командования произошли изменения, отряд перебазировался на новое место, он уже где-то вблизи от их района, так что новая встреча родителей и сына вскоре обязательно состоится. Старые Тимофей и Агриппина немного успокоились, живя надеждами на лучшее. А тут, спасибо Господу, случилась и такая великая радость – живой воротился домой старший сын, о котором больше года не знали, что и думать.
…Восход солнца нового дня уже приближался. Параскева проснулась по привычке рано, но встала не сразу. С минуту еще понежилась в супружеской постели, ощущая почти забытое тихое дыхание и мягкое тепло своего любимого. Игнат был очень нежен с ней, казалось, что в эту их первую ночь после долгого расставания, длившегося больше года, она едва не умерла от распаленной, неудержимой любви и неожиданно вернувшегося счастья. Но вместе с бесконечным блаженством, наполнившем все тело женщины, в ее сердце снова вернулась прежняя тревога за мужа. Вчера признался, что не может оставаться здесь и должен уйти к партизанам.
– Что же будет завтра, Игнат? – снова и снова шепотом спрашивала у него Параскева, но муж молчал. Женщина поняла, что ответа на этот вопрос не знал никто, даже ее любимый.
Она решилась встать и потихонечку выскользнула из постели.
– Ранняя пташка, Параскевочка моя, ты куда? – проснувшись, сонным голосом спросил Игнат.
– Спи, мой любимый, спи… – она наклонилась и с благодарностью за эту долгожданную и счастливую ночь сладко поцеловала мужа. – Я всегда рано встаю…
Светало. Набросив на плечи теплый платок, Параскева вышла на крыльцо и сразу почувствовала что-то неладное: во влажном и неподвижном воздухе устоялся горьковато-едкий дым. Застыв на одном месте, долго пыталась понять, с какой стороны прибился в Веснянку этот чадный запах, но – безрезультатно. Босоножь она медленно прошлась по двору. Ногам было очень приятно ступать по мягкой траве, на которую опустилась прохладная роса. И вдруг Параскева осознала, что смолистый запах гари ощущался везде.
Первое, что предположила, – лесной пожар, что было похоже на него: не раз с отцом-лесником ей приходилось тушить подпалы и самовозгорания. Скорее всего, несмотря на обильную влагу от прошедших дождей, загорелся недалекий сосновый бор. Именно оттуда, от дороги, ведущей к соседним деревням и к райцентру, ползучий, едкий дым, несмотря на безветренную погоду, добрался до Веснянки.
Однако что-то ее все-таки настораживало в этом тяжелом запахе. Только Параскева не могла понять, что именно, но ощущение чего-то плохого, какой-то страшной беды, не покидало ее ни на минуту.
Вдруг где-то вдалеке она едва расслышала знакомый гул. Долго перебирала, на что он похож, но что-то ей подсказывало, что работал двигатель автомобиля. Он то пропадал, то появлялся и снова надолго утихал.
Параскева вдруг вздрогнула от неожиданности: в утренней дремотной тиши, наполненной этим густым дымным смогом, ее окликнул взволнованный женский голос.
– Параскева, ой, добре, что не спишь…
Женщина оглянулась и увидела у калитки еще моложавую, не более сорока пяти лет, тетку Ганну, и, словно та притягивала неведомой силой, подалась к ней навстречу.
Соседка крепко запыхалась, выглядела растерянной и своим видом испугала невестку Мироновых не на шутку, ведь тетка Ганна никогда по такой поре не приходила к ним.
– Горе случилось, милая… – вдруг заплакала тетка, едва переведя дыхание. – Немцы Высокую Рудню сожгли… Смог видишь какой, до нас оттуда добрался…
– Как сожгли? – оцепенела от страшной новости Параскева.