Куда улетают ангелы

Почти все рассмеялись и тоже выпили за мое счастье и целые колготки. Ольга вскоре уехала, не попрощавшись и оставив мне в подарок факсимильное издание Чехова.

За легким ужином попросил слова Харитоныч. Толя для начала представил его гостям не только как своего предшественника по службе, но и как одного из корифеев советской политической журналистики. Сейчас Харитоныч скорее походил на поэта. Он встал с листочком и, несколько смущаясь, действительно прочитал стихотворение, предупредив, что это не его. Стихотворение было очень длинное, но, на счастье, самые лучшие строчки были в конце. И подуставшие, заерзавшие гости даже искренне похлопали, когда он прочел:

Венчальна ночь. Любовь тебя храни.
Будь легок сон. Пусть милое приснится.
Жизнь говорит: нет счастья без границ.
Стеречь? Стереть? Но где они — границы?[2]

Милена Аристарховна, внимательно слушавшая от начала до конца, неожиданно сказала:

— Прекрасно.

— Да, — подтвердил польщенный Харитоныч. — Знаете, чьи это стихи? Леночкиного отца, мы дружили с юности.

Мне стало стыдно, что я в жизни не читала этого его стихотворения, да отец и писал-то их не так много. Я не успела спросить Харитоныча, в какой из папиных книжек он нашел эти строчки, потому что увидела, как куда-то ушел и тут же вернулся Толя, держа в руках большой тюк. Он тоже попросил слова.

— Я хочу подарить моей жене в присутствии друзей и родных два очень символичных подарка. И оба попрошу сразу же… гм… использовать.

Он достал бархатную темно-красную коробочку и протянул мне. Мне пришлось встать и показать всем то, что я там увидела. На плотной поверхности бархата лежали три крохотные виноградные кисти, сережки и подвеска. Сами виноградинки были вперемешку золотые и жемчужные.

Толя пояснил под всеобщие восторги:

— Хорошо, что у меня есть друг, который помог мне сформулировать вот таким образом мои мысли… мне хотелось подарить Лене что-то… — он покрутил рукой, — такое…

Настал черед тюка. Когда Толя достал из пакета его содержимое, кто-то ахнул, кто-то засмеялся. Я посмотрела на Милену Аристарховну. Она несколько удивленно улыбалась и постукивала пальцами по столу.

Толя расправил и накинул мне на плечи роскошную, подметающую пол, нежнейшую шубу из белого с бежевыми подпалинами песца.

— Да-а… Готовь сани летом… — проговорила Милена Аристарховна.

Толя засмеялся.

— Мам, я же сказал — это символ.

— Ясно, Толик…

Может, мне так хотелось думать, но мне не показалось, что Милена Аристарховна очень уж недовольна.

— Лена не любит одежду из убитых животных, — спокойно и внятно сказала Ольга.

Я сама видела, как час назад она садилась в машину, трезвая и невозмутимая.

— Я вернулась, Лена, — объяснила Ольга в полной тишине. — Видишь, не зря.

— Но… — Толя растерянно посмотрел на меня. — Я не знал…

— Мужчины вообще очень многого не знают, — ответила ему Ольга. — Главного — о той женщине, чью жизнь собираются испортить. Но я надеюсь, что вы не испортите жизнь Лене.

— А с шубой что делать? — прищурилась Толина мама.

— У нас один размер… — неуверенно сказала я.

Хорошо, что к этому времени большинство гостей, в отличие от Ольги, не собиравшиеся садиться за руль, отлично поели и выпили, и все происходящее воспринимали, как шутку, неожиданную и сложную. Но смешную. Толя энергично свернул шубу, крякнул, посмотрел на меня, на маму, махнул рукой и тоже засмеялся.

— Разберемся! — негромко сказала я ему. — Если мама не возьмет…

— Мама возьмет, — так же негромко ответила Милена Аристарховна. — Мне такого давно не дарили, я выпендриваться не буду. И тебе не советую. Этих зверей уже все равно убили. Я лучше птиц зимой покормлю, совесть будет чиста.

Моя мама на свадьбу не приехала. Павлика отпустила, а сама осталась дома с Игорьком. Подозреваю, что это он не хотел никуда выходить из дома, как обычно. А может быть, маме не очень хотелось быть среди гостей бабушкой. Дважды бабушкой — мой живот был уже слишком для всех очевиден.

Остаток вечера и весь следующий день Толя ходил радостный, выпил очень прилично и, чуть завидев мой взгляд, принимался активно махать мне обеими руками, широко улыбаясь.

Больше всего на свете я боюсь подарков судьбы. Моя судьба, по крайней мере, ничего просто так мне не дарит. Если на рубль даст — на пять отнимет. Что, интересно, она будет отнимать у меня теперь, после таких щедрых даров?

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросил Толя, увидев, что я стою бледная, одна, и рассматриваю в большом зеркале ресторана свое отражение.

Поскольку по краям зеркало было разрисовано диковинными зверями и буйными виноградными лозами, я в нем смотрелась особенно странно. Пышная фата, хитрым образом переходящая в пелеринку и скрывающая моего будущего малыша. Тусклый блеск шелка на моем шикарном, слишком шикарном платье… Зачем было покупать такое платье на один раз? Тоненькие ручки, которыми я собираюсь строить будущее счастье своих детей… Испуганный неуверенный взгляд…

— Нет, мне страшно.