Куда ворон костей не приносил

Уже пятый год, как перед началом муссонов я вижу спускающиеся с перевала возы, нагруженные мешками, ящиками, плугами и всем прочим, что нужно для устройства поселка. За возами тащутся мужчины, женщины и дети, ожидающие найти здесь вторую родину. Вы говорили, что обогнали их сегодня утром и нарочно свернули с дороги, чтобы взглянуть на место поселения. Смотрите, осматривайте, но эта земля обманет вас, как обманула многих.

Там внизу стоял столб, к которому чиновники прибили доску, с надписью «Благодатный поселок». И доска и столб давно исчезли, как исчезают здесь все дела рук человеческих. Если бы в этой проклятой долине поставить крепость или железный мост, то через два года от них осталось бы не больше, чем от трупа лошади, обглоданного тигром и волками, и еще через год вы не могли бы найти вашу крепость даже с теми стеклами, через которые чиновники рассматривали мух, жуков и грязь из озера.

Я строю свою фанзу по частям, шесть или восемь раз в год, но она стоит на горе, а не на дне болота, как «Благодатный поселок», или то, что должно называться этим превосходным именем.

Если вам не надоело слушать болтовню старого Ван-Лина, который знает, что язык белых людей подобен жалу пчелы, погруженному в цветочный мед, и стыдится своего несовершенного орудия для передачи мысли, то я расскажу вам, что происходит в этой проклятой долине каждый год, с такой же правильностью, с какой возвращаются дожди.

Спустившись с перевала, переселенцы принимаются за работу. Они косят, пашут, копают, сеют, сажают, как делали бы это благоразумные люди на плодородной земле. После первых дождей силы земли начинают действовать, как большая паровая машина на пожаре, которую я видел во Владивостоке, когда горели лесные склады, и гонят воду в стебли трав с такой силой, что все растения заболевают водянкой, пухнут, вздуваются и, обгоняя друг друга, забыв о своем естественном природном росте, бегут кверху. Переселенцы сначала радуются чудесному плодородию почвы, и какой-нибудь бедняк, высадивший меру картофеля, начинает думать, что он в состоянии прокормить своим урожаем все население Хабаровска и еще останется сотня вагонов. Он не знает, что его картофельный куст, вздымающийся, как орешник, и дающий приют певчим птицам, так же мало может кормить человека, как палка, воткнутая в землю.

Дождь с каждым днем усиливается. Трава полегает и чернеет на корню, озера выползают из берегов и блуждающие воды с песнями странствуют по всей долине, как заблудившийся пьяница. Переселенцы уходят все выше и выше, но их догоняют болезни. Сначала лихорадки, все семь сортов, потом являются и остальные.

К началу зимы «Благодатный поселок» покоится на глубине озера, на такой глубине, что в некоторых местах нельзя достать до земли, связав все веревки, какие только есть у жителей. И в то же время на берегу растет кладбище. Сначала умирают дети, потом мужчины среднего возраста и женщины, дольше всех держатся почему-то старики. Кого не трогают болезни, те разбегаются и тонут, спасая свои запасы, или становятся добычей тигров и хунхузов, которые, — Ван-Лин не будет скрывать истины — появляются здесь каждую осень.

Наконец приходит зима и я остаюсь один, сделавшись наследником всего имущества вымершего поселка. Так повторяется из года в год. Но уверяю вас, господин, что остается от них немного. Не стоило бы жить из-за этого в таком проклятом месте, если бы я знал, куда уйти.

По спискам чиновников здесь теперь должно быть триста семей, тысячу человек и даже немного больше! Но если вы будете ходить от восхода до захода солнца и найдёте хотя бы одного живого переселенца, я отдам себя на съедение подлому волку Ин-Шану, питающемуся трупами, которые он выкапывает из могил, и падалью. Когда я был в Хабаровске, один толстый начальник опрашивал меня, хорошо ли живут переселенцы, и приказал доставить им пуд двадцать фунтов книги «Борьба с пьянством».

Я выбросил все книги в Уссури, потому что кто же поверит Ван-Лину, если он скажет, что все они, и пьяные и трезвые, давно сгнили в земле, кроме, конечно, выкопанных старым негодяем Ин-Шаном.

Не купите ли вы у меня что-нибудь? Не хотите? Не гневайтесь на недостойного червя, ползающего у ваших ног. Я собираю только то…

Вот они спускаются с горы. Вы сказали, что опередили их на два часа? Оли ехали быстро, потому что на этой дороге нагруженная телега раскачивается, как джонка в бурю.

Мы вышли из фанзы. Солнце золотило долину, как поле, готовое для жатвы. Звенели бубенчики, слышался веселый говор; в траве замелькали ситцевые рубашки и кумачовые юбки.

— Здравствуй, Китай! — крикнул кто-то снизу Ван-Лину. — Соседи приехали!

Ван-Лин улыбался и считал повозки. В кустах орешника рядом с фанзой мелькнула тощая фигура волка Ин-Шана. Он обменялся быстрым взглядом с Ван-Лином и бесшумно исчез.

Тяжелая, мокрая ветка колыхнулась за ним раз другой, блеснула золотом, рассыпала алмазные капли и замерла над влажной, горячей землей.

Конец истории солнечного народа

I