Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого

Вмешательство России в спор Дании с Голштинией на стороне последней казалось в Петербурге весьма перспективным. Не без оснований историк М.А.Полиевктов писал, что голштинская проблема понятна, если учитывать общее направление течения в русских дипломатических сферах, имевших «в своей основе своеобразное понимание русских государственных задач на Балтийском море», а они формировались как имперские, позволявшие России добиться господства на Балтике. Голштинский кризис, активно раздуваемый Россией, был выгоден ей для решения этих имперских задач. Особые ожидания в Петербурге связывали с возможным наследованием шведского престола голштинским герцогом Карлом-Фридрихом – внучатым племянником Карла XII и единственным мужчиной шведской династии. Объявленный осенью 1724 года женихом Анны, старшей дочери Петра, Карл-Фридрих казался вполне управляем, и в перспективе с заключением брака герцога и Анны Петровны замаячила династическая уния Швеции и России, первую скрипку в которой играла бы, конечно, Россия.

Но Петр не обольщался достигнутыми успехами и открывшимися возможностями. Он видел немало сложностей на пути «укрощения» Дании, а также могучей антирусской партии в Швеции. Петр понимал, что Англия и ее союзники сделают все возможное, чтобы не допустить русской гегемонии на Севере. И поэтому он не спешил, вел сложную многоходовую политическую игру, секрет которой умер вместе с ним в январе 1725 года.

Ситуация на Балтике резко изменилась весной 1725 года, когда императрица, оплакав своего супруга, занялась делами, в том числе и внешнеполитическими. После выдачи дочери за голштинского герцога она полностью подчинила политику своего правительства его интересам. Это с неизбежностью обострило русско-датские отношения.

14 апреля 1725 года датский посланник в Петербурге Вестфален с тревогой писал в Копенгаген: «Царствование этой шведки (многие так называли Екатерину, родившуюся в шведских владениях. – Е.А.) всегда будет представлять собой величайшую опасность для Дании, потому что ее зять – завзятый противник нашего короля». С приходом к власти Екатерины изменил свои прогнозы на развитие голштинского кризиса и французский посланник Ж.Ж.Кампредон. Если до начала февраля 1725 года он (как и саксонский посланник Лефорт) сомневался, что Россия нарушит мир на Балтике ради интересов герцога, то после февраля он был почти уверен, что отправка русского флота против Дании – дело вполне реальное.

Осведомленный Кампредон не ошибся – весной 1725 года в правительственных кругах действительно обсуждали вопрос о подготовке войны с датчанами. В архиве сохранилась записка: «Разсуждение и руководство к начатию войны походом галерами в датскую землю». Известно также, что герцог торопил Екатерину с началом вооруженного вторжения в Данию уже летом 1725 года.

Одно за другим стали известны два важных события, предвещавших скорую войну. Первое – приезд в Петербург миссии И.Цедергейма, одного из лидеров «голштинской партии» в Швеции, который начал интенсивные переговоры с русскими сановниками, а в июле в Петергофе и Кронштадте встретился с самой императрицей; и второе – выход 23 июля 1725 года русского корабельного флота из Кронштадта. Это не было ординарным открытием навигации, вместе с корабельным флотом спешно готовилась к дальнему плаванию или, фигурально выражаясь, «полету» на Копенгаген и целая «стая» галер, носивших птичьи названия: «Ласточка», «Стриж», «Воробей», «Синица», «Снегирь», «Коноплянка», «Дрозд», «Дятел», «Соловей», «Щегол», «Кулик», «Жаворонок», «Грач», «Сова» и много других «пернатых» – всего не менее полусотни. Обычно галеры и прочие вспомогательные суда использовались Петром для переброски войск.

Паника охватила датский двор – Копенгаген стал готовиться к обороне. Датское правительство запросило помощи у Англии, которая вместе с Францией еще в 1720 году гарантировала датчанам присоединение Шлезвига. В мае 1725 года – задолго до того, как русский флот изготовился к походу, – англо-датская эскадра адмирала Уоджера блокировала Ревель – военно-морскую базу России. Английский король Георг I предупредил императрицу Екатерину в переданной на берег грамоте, что во избежание нарушения Россией «всеобщей тишины на Севере» он силой «воспрепятствует флоту Вашего Величества выходить из гаваней». Екатерина гордо отвечала, что «как мало желаем Мы сами себя возвышать и другим законы предписывать, так Мы мало же намерены принимать законы и от кого-нибудь другого, будучи самодержавною и абсолютною государынею, которая не зависит ни от кого, кроме единого Бога», и что, «если Мы захотим отправить флот свой в море, не допустим себя воздержаться от этого Вашего королевского величества запрещением».

Защитив свой суверенитет словами, повелительница могущественного государства, тем не менее, была не в состоянии подтвердить эти слова делами – воевать на море с англичанами не решался даже Петр Великий. Демарш англичан был подкреплен решительной нотой датского короля, в которой он протестовал против интенсивных военных приготовлений России в мирное время.