— Тебе бы говорить всем православным христианам, чтобы единомышленно ополчились за крест святой, и самого царя благочестивого подвигать бы тебе на брань.
После того блаженный стал являться у Архангельского собора и кричать изо всех сил: «Ночь проходит, заря занимается, роса падает, млеко с неба польется». Царь увидал его и велел позвать к себе во дворец.
Вошедши к государю, блаженный упал на землю, протянувши руки вперед, а потом вскочил и закричал во все горло:
— Царь, иди бусурман бить.
— Садись, божий человек, — сказал царь, проникнутый страхом от такой неожиданной выходки.
Блаженный сел на полу. Царь приказал подать ему вина и сластей. Блаженный вскочил, взял кубок, поднес к губам и начал лить мимо рта по бороде; потом, как будто поперхнувшись вином, поставил кубок и, кланяясь в землю, говорил:
— Прости, царь-государь, не вели казнить, смилуйся, пожалуй! Не умею вина пить! Дурак я неотесанный, мужичина деревенский!
Потом блаженный взял с блюда несколько сухих вареных плодов, быстро спрятал их за пазуху, улыбнулся и сказал:
— Ребятишкам отдам.
— Каким ребятишкам? — спросил царь.
— Тем, что будут воеводствовать в Крыму, когда вырастут.
— Как! В Крыму?
— Да, в Крыму, когда Крым завоюют.
— Кто его завоюет?
— Русь.
— Когда?
— Когда Бог даст.
— Не я?
— Как пойдешь на войну, так ты завоюешь, а как не пойдешь, так не ты, а другие после тебя завоюют, а тебе будет срам и великое досаждение от неверных.
— Какое досаждение?
— Побьют тебя не в пору и Москву сожгут как уже сожигали при твоих отцах.
— А разве мне будет победа, когда теперь пойду на войну?
— Победишь.
— Отчего ты это знаешь?
— В Лукоморье сказали.
— В каком Лукоморье?
— Все расскажу, коли хочешь, только тебе одному.
— Говори.
— Говорить?
— Говори.
— А ты не прибьешь? Дай царское слово, что не прибьешь.
— С чего я стану божьего человека бить!
— То-то, не прибей, а то больно будет, я перед Богом пожалуюсь.
— Говори, не бойся.