Кудеяр

— Что с возу упало, то пропало, — поддержал его Фёдор, — даже если бы вы застали здесь боярина Шуйского, его слуги всё равно не вернули бы вам лошадей. Не люди они, а тати с большой дороги!

Кудеяру наскучили разговоры о красильных травах, погоде, Шуйских, ему нестерпимо захотелось побыть одному, наедине со своим горем, которое впервые за эти дни он ощутил в полной мере. Он вышел на двор, миновал ворота и по поросшей гусиной лапкой тропке спустился к Каменке. От реки веяло прохладой. В сиреневом полумраке громко, сладострастно стонали лягушки. Но ничто не занимало сейчас юношу. Казалось, будто глухая стена отгородила его от окружающего мира. Вечерний туман клубился за рекой, а Кудеяру казалось, будто это Олька в белом своём платье, расшитом дивными узорами, медленно движется к нему, широко раскинув руки, улыбаясь чему-то неведомому, прекрасному.

Нет, это не Олька идёт за рекой, а клубится вечерний туман. Кудеяр повалился на землю, поросшую мягкой гусиной лапкой, глухо застонал от боли. Слёзы отчаяния полились из глаз. Выросший без материнской ласки, он особенно тяжело переживал утрату близкого человека.

Неожиданно чья-то рука легла на его плечо. Кудеяр приподнял голову — рядом сидел верный Олекса.

— Я уж и не надеялся отыскать тебя, Кудеяр. Как узнал от тётки Пелагеи, что ты в Суздаль подался, сел на лошадь и погнал следом. Весь вечер по Суздалю рыскал, да нигде тебя не повстречал. Колебаться стал: то ли ты назад в скит возвратился, то ли вслед за Шуйским в Москву поехал. Несолоно хлебавши хотел было завтрашним утром в Веденеево устремиться. Думал, разошлись наши пути-дороги. Сижу возле реки и горюю. Глянь, вроде бы ты откуда ни возьмись показался. Ты это или не ты, гадаю…

Немногословный обычно Олекса нынче так и сыплет словами — понял, что Кудеяр плакал, даёт ему времечко успокоиться, прийти в себя. Как бы ненароком обнял друга и не убирает руки. Потеплело на сердце Кудеяра, рад он Олексе, смущаясь, крепко обнял его. А тот всё говорит и говорит:

— Как узнал я, что Ольки не стало, руки на себя наложить хотел. Мила она мне была, только не знала о том. Чуял я сердцем — не меня, тебя любит, а всё равно ради неё умереть готов был. Потом одумался: прежде чем самому умереть, надо изничтожить гада Шуйского. Как проведал, что ты тоже вознамерился отомстить боярину, сел на коня и устремился за тобою следом. А отец Андриан где?

— Здесь, в Суздале, мы с ним вместе сюда приехали. Вижу: тревожится он за меня, потому одного не отпустил, сопровождать решил. Теперь намекает, что надобно в скит воротиться. А могу ли я, не отомстив Шуйскому за Ольку, последовать за ним?

— Негоже монаху в мирские дела вникать. Пусть отец Андриан в скит возвращается, а мы в Москву устремимся. И где бы ни был гад Шуйский — хоть в небе, хоть и в окиян-море, — мы всё равно отыщем его и покараем!

Худые, тонкие руки у Олексы, да мышцы как камешки, приросшие к костям. Крепко сжал он Кудеяра и словно выдавил из него печаль. В сердце осталась только решимость во что бы то ни стало отомстить Шуйскому.

В это время к Каменке спустились четыре монахини. Увидав незнакомых парней, они остановились в нерешительности. Таифа незаметно толкнула локтем Меликею — уж больно красивый один из них, глаз не отвести. Оба парня приезжие, не суздальские.

— Верь, Софьюшка, покарает Господь Бог Андрея Шуйского за злодейское убийство Ивана Фёдоровича Бельского.

Соломония, увидев парней, вдруг незнамо отчего взволновалась:

— Вы откуда, добры молодцы? Что-то я вас в Суздале никогда не видела.

— А мы приезжие, явились сюда из поместья боярина Андрея Михайловича Шуйского, — ответил Олекса.

— Пошто приехали-то?

Олекса замялся.

— Матушка, а я тебя хорошо помню, — обратился Кудеяр к Соломонии, — пять лет назад мы с отцом Андрианом были в Покровской обители, так ты монетку мне подарила, и ту монетку я сберёг, только в ските она.

Соломония пристально всмотрелась в его лицо.

— И я тебя помню, ты ведь татарским именем величаешься.

— Верно, Кудеяром кличут меня.

— Рада видеть тебя, добрый молодец, возмужал ты, раздался в плечах, красавцем стал. А что у вас за дело к боярину Шуйскому? Слышала, будто он злодей из злодеев.

— Верно, матушка. Явился боярин в своё село Веденеево и повелел привести к нему на ночь мою невесту. Я в ту пору больным, в беспамятстве лежал. Так боярин не только сам Олькой попользовался, но и слугам своим её отдал. Не вынеся позора, невеста моя повесилась.

— Слышь, Евфимия, что за мерзостный человек — Андрей Шуйский!

— Слышу, Софьюшка, и горячо верю: жестоко покарает Господь Бог этого злодея.

— Вот мы и решили вместе с Олексой разыскать в Москве злодея Шуйского и отомстить ему за смерть Ольки.

Таифа восторженно смотрела на Кудеяра.

— Нехорошо, добрый молодец, самосуд вершить. Я на вашем месте разыскала бы в Москве юного государя Ивана Васильевича да рассказала бы ему, какое зло учинил боярин Андрей Михайлович Шуйский, он, глядишь, и покарает его.

— Не согласна с тобой, Евфимия: государь мал и не сможет противостоять злым помыслам Шуйских, — возразила Соломония.