Кудеяров дуб

— Я туда, вон за тот навес над парапетом, — тыкал пальцем в направлении открытого старого нефтехранилища Пошел-Вон. — Там что?

— И там полно, — веско возразил полицай. — Туда немцы после бомбежки из этих цистерн нефть перекачали, а в эти — бензин набирают…

— Вот что, несравненный блюститель порядка, мы сделаем так: я даю тебе весь мой огнеопасный припас, — протянул Пошел-Вон полицаю едва лишь начатую пачку немецких сигарет и коробку спичек. — Теперь видишь: я полностью разоружен… Пропусти же. Понимаешь, я болен, болен.

Полицай критически осмотрел Пошел-Вона и, очевидно сочтя его вихляния за начало холерных конвульсий, указал большим пальцем за спину: — Вали! Больному человеку надо посочувствовать, — но сигареты и спички все-таки взял и спрятал в карман, ворча: — Разные же шалаются. Сегодня утром Степанов на вокзале двух супчиков перехватил. Мы думали — зря, а оказались оба с оружием. Вот что!

Наблюдавшие эту сцену через окно Брянцев, Ольгунка и Мишка взрывались от смеха. Подошедшая к ним Мирочка, не знавшая сути его анекдота, из вежливости тоже улыбалась, округляя голубенькие глазки и собирая в игривые морщинки свой слегка вздернутый носик.

Давясь смехом, Ольга пояснила ей на ухо затруднительное положение Пошел-Вона.

— Бедный, воображаю, как он переживает, — искренно посочувствовала ему Мирочка.

Сердце, бившееся под голубой шубкой, было мягким и добрым.

ГЛАВА 36

Домой Мирочка вернулась поздно, когда на притихших улицах стало уже совсем темно. Она засиделась у Брянцевых, слушая рассказы Ольги о ее молодости. Как радостно, как весело, как свободно тогда жилось! Ни партнагрузок, ни перевыполнения плана, ни обязательств… «Для себя жили!» — вздохнула Мирочка.

Уличные фонари не горели, но из многих не закрытых ставнями окон лился яркий свет. Иногда снаружи бывало видно, как суетливо копошились внутри. По падавшим на снег отсветам бегали тени.

«Собираются, — думала Мирочка, — многие должно быть уедут. Совсем скучно станет. Отчего папа не хочет уезжать? Поехал бы с Брянцевыми, в их вагоне… Новые места, новые люди. А тут?»

Мирочке ясно представилось комсомольское собрание в холодной, неуютной институтской аудитории, нудная, томительная скука очередного доклада. Скрипучие жалобы матери на усталость от стояния в очередях…

«Тоска! Снова то же начнется… И еще эти нагрузки, обязательства… Ты комсомолка! Ты должна показывать пример! А что, комсомольцы разве не люди? Разве они тоже не хотят жить? Для себя. Для радости, для … любви. Любви? А Котик? Любит, он или нет?

Откуда-то из темноты в глаза Миры вонзились другие, серые, без блеска, упорно сверлящие…

«Нет. Ему тоже нельзя любить для себя. Совсем нельзя. Служба в органах запрещает личную жизнь. Значит?»

Ответ на этот, обращенный к самой себе вопрос, пришел уже в комнате. Мирочка сняла шубку, аккуратно развесила ее на плечиках и уныло опустилась на голубой диван.

«Ему нельзя любить, значит и его нельзя любить. Как же иначе? Ничего этого ему не нужно, — грустно оглядела она подушечки, бантики и пышные юбки на абажуре, — ни уюта, ни ласки! Предписания и выполнения. Приказы и обязанности. Разве это жизнь? Жаль, очень жаль, что папочка не хочет уезжать!

А, почему Мишка не едет? Неужели он для нее, для Миры, остается? Его можно любить, он беспартийный. Любит? Конечно, любит, это сразу видно…»

На сердце Мирочки разом потеплело, и жуткие, сверлившие ее душу глаза ушли куда-то в темноту, укрывшись в ней от каскада горячих искорок, брызнувших снопом из других, карих, веселых, ласковых глаз.

«Да, этот любит. Взаправду, понастоящему любит. У него все наружу. Славный он все-таки, милый. Надо его приласкать, обнадежить».

Мирочка встала, отыскала на этажерке томик Есенина с березками на обложке и, не открывая его, снова села на диван.

«Какие светлые, нежные, трепетные, — любовалась она на виньетку. — Такою березкой-девушкой, вероятно, и Ольга Алексеевна была? Я — нет. Вот и шубка хорошенькая, и шапочка, и горжетка, — а я все-таки не березка! На березке никаких заданий не висит…»

Мирочке так стало жалко саму себя, что она всхлипнула.

«Без десяти восемь, — взглянула она на стоявший у кровати будильник Тип-Топ. — Надо скорее ответ Мише подобрать. Он не опоздает. Обещала — значит надо».

Девушка торопливо перелистывала книжку, прочитывая лишь первые строки хорошо знакомых ей стихотворений. Подходящего для ответа не попадалось.

«Не то… Не то… Вот знала, помнила, а теперь из головы выскочило. Надо с надеждой, с намеком на взаимность, а эти все грустные, безнадежные. Не то, не то…»

В ставню постучали. Мирочка вздрогнула и отложила книгу.

«Ах, как не вовремя! И Мишка сейчас придет, и вообще… Не хочу Котика сейчас видеть. Просто не могу, не в силах…»

Девушка торопливо вышла в полутемную столовую и заглянула в дверь докторского кабинета.

— Папочка!

— Что тебе, Мирок? — оторвался доктор от газеты и уронил сиявшее на кончике носа пенсне. — Скучно одной стало?

Мира подошла к отцу и обеими своими руками взяла его руку.