Кудесник

— Дайте прийти мне в себя… У меня голова кружится! — И баронесса д'Имер долго молчала, как бы глубоко вдумываясь в страшное событие.

— Он жив! — вдруг решительно выговорила Иоанна,

— Гриша?

— Да. Он жив. Я голову мою вам отдаю на отсечение, что он жив.

Графиня бросилась к приятельнице на шею, как если бы это было не предположенное ею, а привезенное верное известие.

— Да. Я уверена. Убеждена.

— Почему, милая, дорогая. Почему?

— Слушайте. Тут что-нибудь кроется, какая-нибудь тайна. Мы должны раскрыть эту тайну. Поймите одно, графиня, что если б ваш ребенок умер у Феникса, то он просто заявил бы вам об этом. Это не преступление. Он взял совершенно больного, почти умирающего ребенка… Что ж было бы мудреного и чем он виноват, если б ребенок не выздоровел. Ему нечего было бы бояться ответственности. Доктора, которые явной ошибкой в лечении убивают больных, и те не судятся за это. Зачем же он стал бы обманывать вас, подменив ребенка. Привез бы тело…

— Зачем? Зачем?! — воскликнула и графиня. — Ведь денег за лечение он не взял. Единственного повода обмана и подмена и того нет.

— Правда! Правда! Зачем же?

— И неужели вы думаете, что он — маг, масон, все-таки человек бывалый, хитрый сицильянец — так глуп! — продолжала Иоанна горячо. — Неужели вы думаете, что он может воображать и надеяться обмануть мать, сердце матери, если не глаза ее. Да разве можно подменить ребенка двух с лишком лет. Ведь это не новорожденный, которые все похожи друг на друга!

— Что же вы думаете, баронесса! Что вы хотите сказать? — отчаянно произнесла графиня.

— Я хочу сказать… Я утверждаю, что ваш ребенок жив, что он у этого проклятого сицильянца. Тут есть какая-то тайна… которую я разгадать не в силах. Тут кому-нибудь выгода есть, чтобы ваш сын пропал без вести. Подумайте хорошенько. Не знаете ли вы… Нет ли чего подобного. Вспомните…

Софья Осиповна залилась слезами и объяснила, что она должна передать Иоанне подробно одну историю из давней хроники их семейства. Быть может, разгадка всего и найдется сразу.

Графиня коротко, но толково рассказала приятельнице все дело подмены умершего ребенка чужим, совершенной у покойной невестки ее мужа. Отсюда произошла целая история с этим подменным ребенком, ныне взрослым человеком.

— Я все это открыла мужу. Его лишили имени и состояния и даже изгнали из России! — окончила графиня свое повествование. — И вот не он ли через Феникса мстит мне или надеется… этим путем добиться возвращенья своих прав…

— Стало быть, я не ошиблась, графиня. Тут есть тайна, есть что-то… А где проживает теперь этот господин, с которым вы имели столкновение?

— Он здесь!

— Где?! Ведь он изгнан из России, говорите вы?..

— Здесь. Здесь теперь.

— В России. Вернулся?! — воскликнула баронесса.

— Здесь, в Петербурге…

— Теперь! Здесь! В Петербурге! — повторила баронесса упавшим голосом и прибавила, как бы стараясь увериться, что не ослышалась. — Не в Германии, а в Петербурге?.. О, тогда все понятно… Это преступная и ужасная кабала. Не надо было отдавать ребенка этому негодяю сицильянцу. Они соумышленники. Но слава Богу, графиня, слава Богу! Я более чем когда-либо уверена, что ваш Гриша жив.

— А если они, Феникс и Норич, уморили моего бедного Гришу, чтоб не было у графа наследника имени и состояния, — вдруг заплакала опять графиня.

— Никогда! Это была бы глупость! — воскликнула Иоанна смеясь. — Состояние может быть завещано вам законным образом, у вас могут быть другие дети. Что ж они выигрывают? А он от смерти вашего Гриши все-таки не делается наследником, он все-таки остается господином Норичем. Нет, тут кабала, интрига… И я все узнаю. Все… Все узнаю… Дело наше не проиграно. Гриша ваш жив и будет снова у вас. До свидания. Я еду прямо к нему.

— К Фениксу?

— Да. Даю вам слово, что я переверну всю нашу планету кверху ногами, но дело это выиграю!

Целые сутки прождала Софья Осиповна свою приятельницу и за эти сутки постарела лет на десять. Седина блеснула в ее голове.

«Жив Гриша или мертвый?» — тысяча раз звучал вопрос в сердце матери.

Графине казалось даже, что если она узнает, что ребенок умер, и увидит его труп, то ей будет все-таки легче, чем эта неизвестность об его судьбе.

Разумеется, старику графу сказали, все скрыв от него, что Гриша так слаб, что его нельзя нести к отцу, нельзя тревожить из постели. Софья Осиповна, кроме того, объявила, что если кто-либо слово скажет и пустит молву о происшествии за пределы дома и двора, то будет строго наказан: крепостной — сдан в солдаты, а вольный — изгнан тотчас из дому.

Ребенок, по-видимому, в самом деле не русский, а вроде цыганенка, смуглый, черноглазый, красивый собою был немедленно унесен, конечно, из детской и сдан на попечение одной бездетной семье нахлебников.

По странной случайности судьбы в тот же день за ночь скоропостижно умер ребенок у Норичей, счетом девятый, но как маленький и младший — любимец родителей. Все обитатели палат, да и сами Норичи увидали в этом странное знамение, перст Божий и кару Его!

Игнат Иванович и его жена, давно уже жившие как-то незадачливо во всем, теперь совсем потерялись…