Кудесник

Одежда ее могла быть иллюзией, а вот улыбка — нет. Он ее и раньше видел: проанализировал, каталогизировал и сделал вывод, в какой степени она может оказаться полезной в его работе. Но он никогда еще не осознавал, как эта улыбка может подействовать на мужчину. Где-то в глубине души пробудилось скрытое, подавленное томление. Уже многие годы он так не реагировал на женщину — с тех пор, как Саманта…

Саманта!

Он резко дернулся, безжалостно разрывая тонкую нить, которая только-только начала их связывать.

— Начали! — командным голосом распорядился он. — Мы впустую тратим время. — И он широким шагом двинулся по полю, тяжелой поступью безразлично круша нежные, трепетные цветы. Виртуальные цветы, напомнил он себе. Это место — не что иное, как иллюзия, проекция, помогающая легче совершать плавание в глубинах компьютера. Жизнь и смерть — явления реального мира, наряду с такими понятиями, как долг и честь, наряду со всеми прочими истинами, в которые его научили верить.

Истины, как он установил из собственного опыта, столь же фальшивые, как яркие поддельные цветы у него под ногами.

— Остается двадцать минут, — объявил Паркер.

— Черт, — выпалила Джилл, пытаясь освободить юбку, запутавшуюся в зарослях куманики. Великолепный наряд был сплошным несчастьем, когда надо было идти пешком через поле: тяжелую ткань, словно магнит, притягивала к себе каждая колючка, попадающаяся по пути. Не раз ей хотелось сбросить с себя этот элегантный, но абсолютно непрактичный наряд и далее двигаться без него, но она не осмелилась это сделать. Она знала, что Феликс обожал точность деталей — неприятно-реальные заросли куманики были тому доказательством, — но она сомневалась в том, позаботился ли Феликс о виртуальном белье, составляя топологический проект.

И ей стало смешно! Она еще раз в отчаянии дернула юбку, пытаясь не обращать внимания на румянец смущения, разлившийся по щекам и шее.

— Доктор Синклер, не останавливайтесь! Если мы пойдем врозь, то покроем большее пространство!

Доктор Синклер стоял в нескольких ярдах от нее на небольшой кучке камней, сканируя неизученную часть долины. Он даже не удостоил Джилл взглядом, бросая в пространство ответ:

— Это вряд ли приемлемо.

Джилл спросила было, что же тогда приемлемо, но Синклер в это время стоял спиной к ней, продолжая изучать долину, как будто ее присутствие для него ничего не значит. Уточнение — как раз потому, что ее присутствие для него ничего не значит. Оно для него значило меньше, чем жирная навозная муха, жужжавшая подле шлема в послеполуденной тиши. Муха, которая даже не была настоящей.

Возможно, внешне Синклер и выглядел, как храбрый, галантный рыцарь, но под сияющими доспехами он был так же холоден и бессердечен, как всегда. Спасение Эйнштейна само по себе для него ничего не значило — а она значила еще меньше, чем это. Она как бы заново переживала унижение, испытанное во время того медленного танца.

В душе у нее зародился гнев, только на этот раз ее раздражение не имело ничего общего с зацепившейся юбкой.

— Вам просто плевать, не так ли?

Синклер обернулся:

— Вы что-то сказали?

— Я сказала, что вам просто плевать, — повторила Джилл, и гнев ее нарастал с каждым тщательно произнесенным ею словом. — Для вас это просто очередной эксперимент. Вам совершенно безразлично, спасем мы Эйнштейна или нет.

— Миз Полански, смею вас уверить, что обнаружение компьютера является для меня первоочередной задачей исключительной важности.

— Первоочередной задачей исключительной важности! — едко проговорила она вслед за ним. — Доктор, Эйнштейн — это не первоочередная задача, это личность! Это самый добрый, самый милый, чудеснейший человек из всех, с кем я когда-либо встречалась, включая моих ближайших знакомых. Это мой друг — один из лучших моих друзей, и я не собираюсь сдаваться из-за того, что мы не соблюдаем… какие-то… какие-то сомнительные, установленные вами правила. — Она вздернула подбородок и окатила его, как она надеялась, взглядом высокомерного презрения. — Мне плевать на то, что вы говорите. Я буду следовать самостоятельно, и, расширив наши возможности вдвое, мы удвоим шансы обнаружения Э, и это бесповоротно!

И тут Джилл резко дернула юбку, надеясь таким образом высвободить и совершить торжественный уход со сцены. К несчастью, наряд ее не пожелал ее слушаться. Независимо от прилагаемых ею усилий она оставалась прочно пришпилена к кусту куманики. Более того, рывки ее, похоже лишь усугубляли безвыходность положения.

— Как мне представляется, — сухо заметил Синклер, — ваше продвижение куда бы то ни было нереально.