Кудесник

— Я не говорил вам, — строго вымолвил Калиостро, — что он вам неизвестен. Напротив, я скажу вам, что он хорошо известен всем вам. Этому молодому человеку он не только хорошо известен, но даже более того… Впрочем, зачем слова терять даром… Вы отказываетесь? Повторите ваш отказ.

— Отказываюсь. И даже сожалею, что приехал! — раздражительно выговорил Прален.

— Вы не хотите отдать половину имущества добровольно?

— Ах, черт побери… Это скучно… Никогда!

— Вы слышали? — странным голосом выговорил хозяин, как бы себе самому, а не гостям.

— Да, слышали, — отозвались тихо все трое, удивленные голосом Калиостро.

— Молчание! Я всех прошу на мгновение соблюсти полное молчание и, если возможно, даже не шевелиться.

Наступила полная тишина. Хозяин, сидя в кресле, опустил голову на руки. Он оперся локтями в колени, приник лицом к раскрытым ладоням, как бы в глубокой думе. Гости безмолвно смотрели на него, не понимая, что происходит, не зная, что будет, но с трепетом чуя — по репутации этого человека, — что произойдет что-нибудь особенное.

Комната в полумраке, казалось, вздрагивала беззвучно и колыхалась в лучах тлевшего и замиравшего в камине огонька.

После паузы, среди полной тишины в комнате и во всем доме, Калиостро отнял руки от лица, встал и выпрямился во весь рост. Затем он закинул голову назад, поднял высоко правую руку перед собою со сжатыми пальцами, кроме указательного, как если б он указывал нечто в пространстве. В то же время левая рука его и ее указательный палец были опущены и как бы указывали на нечто, находящееся в двух шагах от него на полу…

Кудесник был обращен лицом к огромному шкафу с книгами, стоявшему в глубине кабинета, и все взоры гостей невольно обратились на этот угол.

— Явись и свидетельствуй!

В комнате пронесся легкий ветерок, как бы из отворенного окна; ковер и листы раскрытой книги на столе всколыхнулись, пламя в камине подскочило, блеснуло ярко и опять упало.

— Явись и свидетельствуй!

Снова порыв ветра, но сильный, как завывание бури в лесу, и за ним чуть слышный, болезненный и томительный стон…

— Явись и свидетельствуй!

Кудесник быстро опустил правую руку рядом с левой и обе они теперь указывали вниз… Раздался стон в горнице, протяжный и за душу хватающий… В углу, у шкафа, появилось что-то или кто-то…

Это был не человек, а как бы тень или отражение человеческого образа в зеркале. Затем, через мгновение, весь облик высокого и худого старика с синевато-бледным лицом и закрытыми глазами ясно вырисовался и выдвинулся беззвучно из угла, как-то колыхаясь и колеблясь, как облако…

И как стенание, жалобное, тихое, едва слышное и будто далекое, где-то за пределами горницы раздались слова:

— Завещание подложно…

Кудесник опустил голову на грудь и поднял обе руки вверх… Облик мгновенно рассеялся и исчез.

В тот же миг раздался отчаянный крик молодого д'Эгильона… Уже несколько мгновений сидел он, цепенея и задыхаясь от ужаса, и наконец дико вскрикнул.

Он узнал своего покойного отца.

Принц Конти сидел недвижно, стараясь яснее разглядеть незнакомый ему человеческий образ, колыхавшийся в пространстве.

Зато граф Прален без единого звука повалился на пол со своего кресла и лежал замертво около ног Калиостро…

Не сразу очевидцы совершившегося пришли в себя… Калиостро недвижно молчал и стоял, закрыв лицо руками, как человек, который старался прийти в себя после вспышки гнева или горя… Молодой д'Эгильон рыдал, как ребенок; принц, теперь только понявший, что и кого он видел, тяжело дышал, оробев и оторопев всем телом. Прален, протянувшись на полу, валялся как труп…

— Свечей! — вскрикнул наконец Калиостро.

Дверь отворилась, и улыбающаяся кротко и мило красивая женщина в элегантном и прелестном пунцовом наряде появилась с двумя маленькими канделябрами в руках.

Это была Лоренца…

IV

Капрал королевского полка «Крават» после бала Субиза напрасно проволновался целую ночь у себя в спальне от слова возлюбленной «завтра».

Этот завтрашний день, теперь давно прошедший, не принес Алексею ничего. Он отправился около сумерек в дом маркизы Кампо д'Оливас со страшной тревогой на душе, но Эли появилась грустная, задумчивая, с заплаканными глазами и, улучив минуту, когда опекунша вышла в столовую, вымолвила тихо:

— Я ничего вам сказать не могу, Алек.

— Побойтесь Бога! Не мучайте меня! — воскликнул Алексей.

— Не могу. Не могу… Хоть пускай меня казнят сейчас. Но вы не горюйте и не жалейте, что мое последнее решительное слово запаздывает. Мое сердце борется с разумом, а я на него надеюсь. Понимаете? Я на него надеюсь!

— На что!.. На сердце ваше… Или на разум ваш? — дрогнувшим голосом произнес Алексей.

— Я надеюсь, и вы надейтесь, так как «оно» ваше!

— Оно?! — восторженно вымолвил Алексей. — Стало быть, это почти да!

— Почти да! — тихо отозвалась Эли, но грустно взглянула в глаза возлюбленного.

Затем она попросила Алексея не бывать у них до получения приглашения от нее или от опекунши.

Так прошло несколько дней для Алексея в томительном ожидании решения своей судьбы. Наконец однажды случилось роковое событие.