Кудесник

— Надежды нет? — спросила Эли.

— Не знаю… Нет… Если Господь сжалится… Не знаем… Вот доктор…

— Ça va mal, mes enfants… [7] Дурно… Но не надо отчаиваться…

Доктор был убежден, что раненный опасно и глубоко в шею молодой человек скончается к ночи, но не решился сказать этого двум таким юным существам. Для очистки совести и чтобы прекратить глухие рыдания девушек доктор стал объяснять обеим, как ухаживать за раненым и делать бинты и наблюдать за сделанной им перевязкой.

Эли стала просить позволения тотчас войти к больному, но доктор, отчасти узнав, а отчасти догадавшись, какое важное значение имела для раненого эта явившаяся вдруг красавица, решительно воспротивился ее желанию.

— Это свидание с вами сейчас может его убить на месте! — сказал он. — От волнения и тревоги хлынет опять кровь, и никакие перевязки не спасут! — восклицал он, — Если вы хотите убить его — идите. Завтра утром я вас допущу. А эту ночь помогайте здесь, оставьте сестру одну у постели.

Эли поневоле согласилась, но слова доктора „завтра утром“ впервые заставили девушку одуматься, как бы сознательно оглянуться и спросить себя: „Что она намерена делать?“

„Конечно, оставаться здесь около него с его сестрой на всю ночь!“ — решила она мысленно и бесповоротно.

Она села к столу, написала несколько строк и тотчас послала эту записку к своей тетке. Она объяснила свой поступок и свое намерение остаться в квартире возлюбленного до его выздоровления или его смерти.

Эли писала опекунше в таких энергичных выражениях и слова ее дышали такой решимостью отчаяния, что тетке нельзя было и думать явиться сюда, чтобы пробовать силой увозить ее домой.

«Клянусь памятью моей матери, что я зарежусь на пороге этого дома, если меня захотят силой увозить отсюда! — кончала она свою записку и, уже собравшись запечатать, прибавила еще дрожащей рукой: — Lo juro! Si quieres tamarme. Ven! (Клянусь! Если хочешь убить меня — приходи!)».

VII

В те же мгновения Калиостро вернулся домой и, войдя к себе, не снимал плаща и шляпы.

— Что за странная фантазия! — произнес он наконец. — Однако, если меня что-то толкает туда, к трупу незнакомого мне юного чужеземца, погибшего отчасти из-за меня, то отчего же не исполнить каприза.

Эти слова вырвались у кудесника вследствие странного желания видеть лицо человека, которого он считал застрелившимся в этот день.

— А если он жив еще?.. Девушка была в слезах, но ведь она могла плакать не по мертвому, а по умирающему. Если я опоздал, то являться к нему совестно. А видеть мне его хочется. Решено! Не поеду опять.

Однако через минуту Калиостро вышел вновь и приказал удивленному кучеру ехать опять туда же, к домику в Марэ.

На этот раз Калиостро подъехал к самому крыльцу дома, вышел и хотел постучать в дверь, когда увидел, что она была растворена. Он вошел и невольно осмотрелся, чтобы убедиться, нет ли в прихожей гробовой крышки или чего-либо, свидетельствующего о присутствии покойника.

Тихие голоса слышались из соседней комнаты, куда дверь была затворена.

Калиостро сбросил плащ, снял шляпу и, отворив дверь, вошел с той уверенностью в поступи и взгляде, которая иногда выручала его. Когда он появился на пороге горницы, две молодые девушки, пожилая служанка и офицер сразу прекратили свой сдержанный шепот и с живостью обернулись к нему. Девушка помоложе бросилась к нему навстречу со словами:

— Вы доктор Дюкро? Хирург королевский?

Калиостро запнулся на секунду и тотчас же произнес:

— Да.

— Я, лейтенант Турнефор, за вами посылал, — выговорил, подходя, офицер. — Помогите. Вам передал приглашение наш командир?

— Да, — с той же уверенностью отвечал Калиостро.

— Он жив, стало быть?

— Идите. Скорее! — воскликнула Лиза.

— В каком положении находится он? В сознании?

— Плохо… Очень плохо… Но жив, положительно жив, — прибавила пожилая служанка, приблизясь к Калиостро.

— Где он себя ранил? Куда направил оружие? — спросил Калиостро. — Верно, в сердце или в голову?

Обе девушки, а вместе с ними и Турнефор с изумлением взглянули в лицо Калиостро.

— Мы вас не понимаем, господин доктор, — произнес Турнефор. — Про что вы говорите?

— Что же с ним, если он не ранен? Я думал, что он… — запинаясь, выговорил Калиостро, — сам хотел покончить с собой. — Ведь это господин Норич?

— Да, Норич! — воскликнула Лиза. — Мой брат. Но он преступно был ранен злодеем на улице… Грабителем…

«Ничего не понимаю», — подумал Калиостро и прибавил:

— Так идемте скорей!

И, сопутствуемый Лизой, которая указала ему дверь и пропустила его вперед, кудесник, сказавшийся королевским хирургом Дюкро, с любопытством прошел в другую комнату, маленькую, полуосвещенную лампадой.

На кровати в углу Калиостро увидел лежащего на спине молодого человека очень красивой наружности, поразившей его тотчас правильностью и благородством черт лица. Он тяжело дышал; обильный пот струился по лбу и смочил волосы на голове; глаза его постоянно открывались и закрывались. Каждый раз, что поднимались веки, лихорадочно блестящий взгляд черных глаз ярко вспыхивал в полумраке комнаты. Лицо слегка подергивала судорога.