– Так ты поедешь с нами, светлая аги? – искоса глянул на неё Смилан, поправляя снова надетое обручье.
– Можешь просить, что хочешь, – добавил воевода. – Любой твой наказ уважим.
– Что бы я ни попросила, – вздохнула Таскув, – мы не успеем доехать до остяков. Он умрёт.
Отомаш открыл было рот, чтобы, верно, возмутиться, но смолчал. Такое не каждый день услышишь.
– И что же делать? – проговорил он, озадаченно проведя ладонью по затылку. – Мы так торопились…
Таскув не смогла сразу придумать, что ему ответить. Правду сказать, такое случалось с ней впервые. Первый раз она осознавала, что не успеет излечить человека, хотя за свою не слишком длинную жизнь помогала многим и справлялась даже со страшными ранами, которые получали порой мужчины на охоте, столкнувшись с медведем или вепрем.
– Мне нужно подумать, – наконец сказала она.
Ведь под десятком ожидающих взглядов даже мысли вместе собрать трудно, где уж дать дельный совет. А просто так отмахнуться она теперь не могла. Что-то царапнуло внутри от вида иссыхающего ручья жизни в огромном русле. Насколько же полноводна была река раньше! Она была такой же могучей, как у Смилана теперь. Жалко, если зачахнет совсем. Ланки-эква не оставила бы сильного человека в беде.
– Подумать?! – вдруг взвился Смилан. Уж этакого пыла от него трудно было ожидать, он только и молчал почти всё время. – Ты же сама сказала, светлая аги, что ему недолго осталось. Куда же тратить время еще больше?
Отомаш взял его за плечо и, склонившись к уху, что-то тихо сказал. Тот только сбросил отцовскую руку и дёрнул желваками.
– Что ты требуешь от нас? – громко и угрожающе возразил Альвали. – Вам благодарить нужно всех ваших богов за то, что мы вас приняли и выслушали. Ваш вождь нам никто. И ещё свежа память о том, как вы гнали нас с наших земель. Убивали наших людей и забирали наше добро.
Другие старейшины осуждающе посмотрели на него. Негоже поминать былое. Но Альвали ещё сам помнил, как по чужой воле вогулы едва не стали кочевниками и с трудом смогли найти себе достойное место для жизни. Таскув улыбнулась ему спокойно – и гнев его тут же утих. Старейшина только вздохнул и опустил взгляд, шевеля губами.
– Сегодня я дам ответ, – снова обратилась она к чужеземцам. – Дайте мне срок до вечера.
Смилан упрямо поджал губы, но от новых упреков удержался. А Отомаш благодарно кивнул. Верно, у них не было другого выбора.
Один за другим мужчины повернулись уходить. Но Унху вдруг зашевелился на своем месте, с подозрением разглядывая Смилана.
– Эй, постой! – он встал и двинулся к нему. Добавил, щедро плеснув пренебрежения в голос: – Постой-ка, Смилан Отомашевич!
Воин остановился, вскинув брови.
– Можно просто Смилан.
Охотник ехидно усмехнулся и ткнул пальцем в его пояс.
– А откуда же, просто Смилан, у тебя нож моего деда?
Тот проследил за его движением и вынул клинок. Подбросил ловко, так, что тот взлетел, словив лезвием рыжий блик от очага, и упал точно рукоятью в его ладонь.
Смилан сверкнул глазами на Таскув – сейчас расскажет!
– Да нашёл вот… Он, получается, твой?
Унху кивнул, не сводя взгляда с оружия.
– Мой. Обронил на последней охоте.
Воин цыкнул, словно по носу щёлкнул, и протянул охотнику нож на раскрытой ладони.
– Плох тот муж, что своё оружие теряет.
Унху резким движением забрал его, едва заметно багровея: на смуглой коже не сразу и увидишь, как расползается по лицу краснота. Смилан растянул губы в нехорошей ухмылке. И будто дубиной по загривку ударило: всё, невзлюбили друг друга. Однако отвечать колкостью на колкость охотник не стал.
– Впредь внимательнее буду, – сказал, словно льдом прозвенел.
Сопровождающие воина мужчины захмыкали снисходительно и, тихо переговариваясь, вышли на улицу. Только Унху, сжимая в руке возвращенный нож, задержался. Но он не успел ничего сказать: Ойко, вовремя о нём вспомнив, вернулся и едва не за ухо вывел наружу.
Таскув осталась одна, наедине с собой и пламенем очага, в котором при желании можно было бы многое увидеть. Спросить совета прабабки, обратившись к духам-покровителям. Уж они выпустили бы её из своего мира ненадолго. Не отказали бы. Но хотелось понять самой, что сейчас для неё важнее.
Она накинула на плечи простую, без вышивки и украшений шубу из оленьего меха, что всегда висела у двери, под рукой, и вышла под навес.
Сегодняшний день не отличался радостной погодой. Всё так же неспешно и даже торжественно плыли по небу серые, словно заячий мех, облака, и не поймёшь, чем одарят землю, дождём или снегом. И так же кутались в туманы ближние холмы, которые Таскув знала, казалось, до самой последней крапинки лишайника на них. Она вдохнула ядрёно-холодный поутру воздух и пошла вниз по тропе к той лиственнице, у которой должна была вчера встретиться с Унху. Вчера, и в то же время будто бы сотню лет назад.