Кудесница для князя

Таскув задержала дыхание и представила, как становится меньше, как истончаются кости и руки меняют размах. Она должна суметь! Мышцы заломило сначала легонько, словно отлежала. Но тихая боль нарастала, заполняя тело полностью. Нутро выворачивало наизнанку. Кожу прошивали сотни иголок. Нет, не иголок – тупых кинжалов, вспарывающих её медленно повсюду сразу. Голову словно сжимали двумя горячими валунами. Всё вокруг замедлялось и становилось непривычно огромным. Верёвка соскользнула с щиколотки. Таскув встряхнула соколиные перья, впуская между ними воздух. Слишком большая теперь одежда осталась в руках ошарашенного Лунега.

Она ударила крыльями и взмыла вверх. Показалось, что сейчас перекинется обратно, не сумев удержать облик. Но вот последняя боль прошла, сила разлилась по телу, подхваченному неистовыми воздушными потоками. Но справиться с ними оказалось легко. Таскув метнулась прочь от святилища, лишь глянув на него последний раз. Мелькая между древесными кронами, за ней мчался чёрный олень. Он ловко огибал толстые стволы, перескакивал через брёвна и овраги, словно в таком облике ему было привычнее. Но скоро начал отставать и совсем затерялся позади. А чуть дальше засветился двумя кострами лагерь сопровождавших его воинов. Стало быть, они охраняли дорогу к святилищу.

Таскув не знала, на сколько её хватит. В облике сокола она раньше бывала всего раз, обернувшись из любопытства так, как рассказывал старый шаман Мось. А после пластом лежала дома до следующего утра: всё никак не могла вернуться в тело до конца. Разум расщепился, как дерево, в которое ударила молния. Постепенно всё прошло, но с тех пор без надобности перекидываться в птицу она не решалась. Слишком много сил требует. Хотя, может, коли привыкла бы, то дело шло бы теперь слаженнее. Вон как Лунег легко обратился, словно рубаху скинул.

А Таскув то и дело теперь чувствовала, что держится на грани. Плохо будет человеком рухнуть с такой страшной высоты. Зато отсюда было замечательно видно, куда лететь. Она держалась извилистого русла Печоры и показалось, прошло всего ничего времени, а выросли вдалеке знакомые холмы: предвестники Ялпынг-Нёра. Но ещё попробуй долети. Взмахи крыльев то и дело становились неуверенными, словно те отказывались служить. Таскув резко теряла высоту и с огромными усилиями поднималась хотя бы настолько, чтобы не врезаться в верхушки деревьев.

Не осилить эти последние вёрсты. Дышать становилось труднее, грудь разрывало, а сердце билось часто-часто, загнанное в непривычное тело. Таскув глянула вниз, выискивая, где бы приземлиться, чтобы передохнуть, и в последний миг увидела троих исчезающих в чаще всадников. Она развернулась, чтобы посмотреть на них снова. С силой ударил в бок ветер, крыло едва не заломилось. Ушибленное ночью плечо скрутило болью. Таскув кувыркнулась, но сумела выправиться. Всадники мелькнули на другой прогалине и зоркий взгляд сокола узрел в них муромчан. Они ехали к святилищу. А там налетят на зырян, которых больше, и как бы не случилось беды.

Таскув снизилась ещё, нырнула в лес, проскальзывая меж густых еловых лап. Пронеслась над головами всадников и попыталась сесть на землю в стороне от тропы. Это оказалось до странности непосильной задачей. Острая трава силками спутала крылья, Таскув потеряла равновесие и кубарем покатилась, чувствуя боками все рассыпанные под елями шишки. Ещё не остановившись, обратилась человеком и распласталась на земле, не в силах шевельнуть больше и пальцем. В отдалении послышался стук копыт и голоса мужчин.

Нужно встать. Чего бы это ни стоило.

Таскув приподнялась на дрожащих руках и взглянула в сторону тропы: но это единственное, на что она сейчас оказалась способна. Сердце зашлось радостным стуком, когда впереди муромчан показался Смилан. Он тревожно озирался и о чём-то резко переговаривался со спутниками.

– Смилан! – крикнула Таскув, удивившись даже, что из горла не вылетел соколиный клёкот.

Воин остановил коня, сделав знак остальным, и повернул голову точно к ней. В следующий миг спешился и опрометью бросился через заросли, нещадно ломая ветки подлеска.

Содрогаясь от бессилия и холода, Таскув вновь легла и обхватила себя руками за плечи. Торопливые шаги приблизились; Смилан, скидывая на ходу плащ, рухнул рядом на колени и накрыл им. Укутал бережно и поднял на руки. Пьянящее тепло его тела пробилось даже сквозь плотное сукно.

– Скажи, кто он, и я на куски его порежу, пташка. Только скажи, – сбивчиво бормотал он, гладя по спине и укачивая.

Но Таскув молчала, уткнувшись в его плечо, вдыхая запах чуть пыльной распашной малицы, которую муромчане, оказывается, называли кожухом. Да разве это сейчас важно? Но в голову всё лезли какие-то глупости. О том, какой колючий у Смилана плащ, и как щекотно касаются его волосы щеки. И о том, что подаренный оберег всё же висит на могучей шее воина, даже не спрятанный под одежду.

– Со мной всё в порядке, – наконец прошептала Таскув. – Никто меня не тронул.

Смилан замер на миг.

– Как же ты тут оказалась?